Я, Люцифер

То ли меня не подвел природный инстинкт, то ли мне просто повезло, но из того, что даровал плод в первую очередь, была — вы наверняка знаете — по­хотливость. Сначала, конечно же, возникло удоволь­ствие от осознанного непослушания, опьянение от которого, как я мог заметить, убаюкало Еву: ее глаза были полузакрыты, вена на шее вздулась, кожа обре­ла дымчатый цвет; я видел, как ощущение себя инди­видуальностью чуть было ее не прикончило: она была похожа на неопытного вампира, впервые вкушающе­го кровь. (Но если вампир-новичок выживет после первого глотка, сильно ударившего в голову, что из того? Его жажда усиливается в десятки раз!) «Отныне всегда, — думал я, — отныне всегда грех и чувственное наслаждение будут неразделимы. Люцифер, — сказал я себе, глядя на синхронно работающие бедра, раз­дувающиеся ноздри, поднятые в плотском порыве брови. — Люцифер, сын мой, ты настоящий гений». Раскрепощение, ниспровержение, могущество, бун­тарство, развращенность, гордость — едва ли вы мо­жете представить, что все это Бог вместил в яблоко «золотой делишес». Я наблюдал за ней: сквозь по­следствия потрясшего ее вожделения, удовлетворен­ная всеми подаренными фруктом знаниями (о том, что она могла говорить о собственных чувствах, о том, что неповиновение делает плоть более чувстви­тельной, о том, что возврата назад теперь не будет, о том, что, если в ее борьбе за то, чтобы сбросить с себя ярмо, единственным выходом будет грех, она выберет грех, о том, что она, несмотря на все преж­ние подозрения, была свободна), она начала осмыс­ливать то, что совершила. Пробудившиеся экстаз и бунтарство проявили некоторое неодобрение по отношению к растерянности Евы, ее изумлению тому, что она могла чувствовать нечто подобное, вопросительному выражению ее лица с надписью «Как я могла?», но дальше этого, понимал я, она не пойдет. Поскольку она знала, как смогла. Она знала.

Вы, несомненно, благодарны мне за то, что я свя­зал воедино секс, знание и чувственное удовольствие, не так ли? Или вы предпочитаете, чтобы коитус так и остался бы в лоне физиологии, вместе, скажем, со сморканием? И пока мы еще не ушли далеко, я бы хотел сказать, что вы могли бы приписать мне то, что вас выгнали на землю. После того как наша девушка дерзко откусила яблоко и ее развитая перистальтика сработала, Вселенная стала репрезентативным явле­нием, субъект отделился от объекта, представляюще­го весь универсум, и не осталось ничего, чего знал бы Бог и не могли бы знать вы. Так или иначе, нет ничего, что недостойно познания. С этого дня секс и знания образовали двойную спираль ДНК вашей души.

— Когда ты появляешься, время останавливает­ся, — сказала Ева. — И от этого испытываешь огром­нейшее облегчение, не так ли? Ты считаешь, именно в таком состоянии находится все время Бог?

В зеленой траве она выглядела розово-золотой и сияющей, она была чертовски пьяна, но оставалась трезвой как стеклышко. Я видел, как она, словно роскошная норка, нагоняла вокруг себя стыд. На мгновение она оторвала плод от своих губ и при­стально уставилась на него, будто он предал ее по своей собственной воле. Но после мимолетного сомнения она поднесла его к губам и снова вонзила в него свои зубы. Решилась на это впервые. Неожи­данно у нее появились сомнения, и она совершила это снова.

— Это лишь начало, — сказал я. — Теперь, если ты захочешь воспользоваться... Я имею в виду, если ты захочешь воспользоваться своей... — а! Дорогая моя, ты на голову выше меня. Это очаровательно.

— Я кое-что хочу сказать тебе, — проговорила она. — Я не знаю, нравился ли он мне вообще когда-нибудь.

— Адам? — спросил я. — Я тебя не виню за это.

— Не Адам, — возразила она, с жадностью прогло­тив откушенный кусок. — Бог.

♦

Итак, попытаюсь рассказать моему великодушному читателю о нелепой последовательности событий, благодаря которой я оказался именно здесь. (Под этим особенным «здесь» я имею в виду тесную лачугу Ганна и пыльный персональный компьютер в седь­мой день.) Позвольте сказать: шла моя первая неделя. Когда не знаешь, что принесет тебе день завтраш­ний, — это, согласитесь, игра не для слабонервных. Я, можно сказать, готов теперь взглянуть на вас, мар­тышки, в новом свете.

Стыдно, Люцифер, придерживался бы ты хроно­логии. Да, ты устал, но сразу почувствуешь себя го­раздо лучше, если бросишь все это, пока ты еще лишь свежеиспеченный писака.

Вообще-то «свежеиспеченный» не совсем подхо­дящее слово, когда от тебя несет далеко не свежим запахом дорогой проститутки и окурков французских сигарет, но начало, как видите, не слишком хорошо подготовлено. Тогда давайте приступим к жизнеопи­санию так, как предлагает тень автобиографа или голос двойника (интересно, это происходит со всеми писателями?).