Я, Люцифер

Но дело не в этом. Вы ведь не считаете, что дело в этом? Эй, вы там! Я председательствовал во время мучений и смерти миллионов людей, испытывая эмоциональное возбуждение, подобное тому, которое испытывает метрдотель ближе к вечеру в пятницу. Уж не подумали ли вы, что вид больной дворняжки разобьет мое сердце?

Нет, дело не в этом. А в том, что за несколько мгновений до смерти эта собака остановилась, чтобы нюхнуть и лизнуть свернувшуюся поблизости кала­чиком другую собаку, у которой была течка. Я внима­тельно наблюдал за ней. Я подумал, учитывая ее со­стояние, что она просто не сможет. Часть меня даже (не знаю почему) искренне надеялась на это. Я наде­ялся, что близость смерти избавит ее от бессмыслен­ных инстинктов. Я надеялся, она просто сдохнет.

Но этого не произошло (она сдохла менее чем через минуту). Она подпрыгнула-подползла, накло­нила свою уродливую морду, потянула воздух, лизну­ла, и какой-то внутренний голос сказал мне: «Это ты, Люцифер».

На самом деле я никогда не желал своей работы (как плачутся все диктаторы). Беда в том, что, когда мы оказались в аду, все смотрели на меня. (Как бы описать ад? Пустынный ландшафт, заполненный причиняющей невыносимые страдания непрерыв­ной жарой, вечный алый полумрак, вихри пепла, вонь боли и грохот... Если бы только это. Ад представляет собой две вещи: отсутствие Бога и присутствие вре­мени. И бесконечные вариации на эту тему. Звучит неплохо, что скажете? Доверьтесь мне.)

Я не желал этой работы, то есть не хотел посвя­тить все свое оставшееся время работе против Бога, не хотел становиться олицетворением зла, но взгля­ните на все моими глазами: что касается Его, между нами все было кончено. Никакой примирительной чашки капуччино в присутствии великодушного офи­цианта. Никаких отношений. Никаких открыток с надписями: «Видел это и думал о тебе, с любовью, Люцифер». Да вы знаете всю эту рутину. Вы расходи­тесь? Обмен локонами, раздел и упаковка CD, возврат колец, симпатичные игрушки тянутся в обе стороны и разрываются.

То, что я чувствовал себя отвратительно, не име­ет никакого значения. Не имеет никакого значения то, что я понял, что, возможно, вел себя как нетер­пеливый младенец. Не имеет значения, что я (мы все) хотел начать все сначала. Не имеет значения. Ты — ангел, ты падаешь, больше тебе не подняться, все, ко­нец. (Или, по крайней мере, тебя заставили в это поверить до этого странного поворота событий.) Посвяти мы себя изучению рака или спасению до­машних животных, все равно мы бы не оставили и следа в Его бесконечно жестоком сердце, так же как в первоклассном сердечке Назаретянина, предназна­ченного с того момента человечеству. (Младшенький и его сердце. Словно беременная женщина с расту­щей грудью: убирайся, это для ребенка.) Счет был всем нам известен. Счет: Бог - до фига, ангелы — ноль. И все смотрели на меня. Если бы я сплоховал, меня бы растерзали на месте. Что же касается речи во славу ужаса и подземного мира, в котором, хотя я сам прятался в его пере, Мильтон все же ухитрился лишить нас ангельской славы (так же как и перечис­ление опустошений, которым подверглось ангель­ское войско), должен сказать: что бы я ни потерял, мой хорошо подвешенный язык остался со мной. Нужно было видеть, как эта речь потрясла их. К концу ее я развернулся вовсю. Хотя во мне царило уны­ние. У меня было примерное представление о том, каким должно быть настоящее зло. У меня было при­мерное представление о том, что оно должно быть требовательным. Но я повторяю: разве у меня был выбор?

«Отныне, Зло, моим ты Благом стань»¹³⁹. Но это всего лишь фраза (он любил все упрощать, этот Миль­тон), которая иногда понималась не так, как следует. Чаще всего это толкуется так, будто мне действитель­но по душе зло само по себе. Позвольте теперь спросить вас, — я уверен, что вы здравомыслящий человек с функционирующим мозгом, — вы что, серьезно ду­маете, что только на основании одного указа архангел (самый главный архангел — о, нет, вы слишком доб­ры), что на основании одного только указа архангел может с такой легкостью отказаться от своих преж­них радостей и достижений? Если бы и на самом деле все было так просто!

Нет, я понимаю, вам будет нелегко ответить, но я могу свести все к одному: я не люблю зло. Оно причи­няет боль. Оно просто убийственно, если хотите знать правду. Иначе откуда у меня эти странные боли? Зло причиняет мне боль. Боль. Так же как тогда, когда оно существовало само по себе, еще до моего падения. Если бы только оно было таким простым, как приня­то считать традиционно. Если бы мне с самого нача­ла казалось, что зло — добродетель и наоборот, но этого не было. Для меня добро до сих пор доброде­тель, а зло — порок.

Так кто же я такой? Извращенец?