Я, Люцифер

Вот Ганн объяснил бы все с легкостью, но не в этом дело.

Дело в том...

Стыдно признаться. На самом деле стыдно.

Иисусик ходил среди вас и говорил с вами на ва­ших языках. Он оставил после себя книгу — такую двусмысленную и парадоксальную, что ее можно подогнать под потребности любого слабого или скеп­тически настроенного ума, книгу, из которой было совершенно ясно, куда направлять благодарность в виде денежных пожертвований и хвалы, когда бутер­брод упадет маслом вверх. (Они не слишком желают услышать, что вы скажете, если он упадет маслом вниз.) У него была всеохватывающая слава, потому что он владел языком полностью. Слава и есть язык. А какая слава была у меня, с моей гипертрофирован­ной гордостью? Любое гордое существо сошло бы с ума, находясь в невидимом состоянии еще бесконеч­ность назад. Я чувствовал себя как писатель-гений, которому навечно запретили насладиться его ча­стью успеха, оглушительных оваций, брошенных на сцену букетов, оставив ему часто непонятливый и посредственный актерский состав. Но разве я жа­ловался?

Я бы никогда и не жаловался, если бы мне не под­кинули на стол это абсурдное предложение, что было сделано, по-моему, довольно презрительно — не про­ронив ни звука, не произведя ни шороха. Это никому не делает чести и достаточно для того, чтобы никогда не пойти на уступки. («Никогда не сдавайся». Это стало моим девизом давно, еще задолго до того, как оно вылетело из уст какого-то вашего бывшего пре­мьер-министра.) Этого было бы достаточно, чтобы остаться... самим собой в тишине, так и не войдя в живые страницы вашей истории. Но что поделать с тиканьем часов и всем прочим?..

В конце концов, я был так близок вам. Я не совсем без... Я хочу сказать, я знаю, было... трудно по време­нам, можно сказать, люблю и ненавижу одновремен­но, но я всегда... знаете, всегда был там ради вас, разве не так?

К тому же теперь я печатаю со скоростью четы­реста знаков в минуту.

♦

Да, я чокнутый. Совершенно чокнутый. Честно. Меня нужно по телевизору показывать. Не поверите, но я вчера такое наворотил... Расскажу — не поверите. Сказать вам? Я ездил к Пенелопе.

Обозревателей рубрики слухов ожидает депрес­сия. Глубокая депрессия. Потому что я начал рассказ, находясь в состоянии сильного уныния, но встрепе­нулся и в мгновение ока схватил ключи Ганна — итак, слушайте. Надо же, готовый фразеологизм слетел с губ, словно Афина Паллада, вырывающаяся из гроз­ного лба Громовержца Зевса. Такого допускать не­льзя. Единственный способ бороться с такими оплош­ностями — записывать их. Им невозможно придать нужную форму, ими невозможно по-настоящему тво­рить, их вообще невозможно использовать в искус­стве. История фиксирует факты. Что не, позвольте мне начать перечислять факты, свидетельствующие о моих оплошностях. Я отправился навестить Пене­лопу.

Осмелюсь утверждать, среди вас есть такие иди­оты, охотники до любовных историй, что воображе­ние уже рисует им, как будет развиваться столь неве­роятная и поистине эпохальная любовная связь между мной и Пенелопой. Ради таких, как вы, суще­ствуют голливудские режиссеры, подобные Фрэнку Гетцу, приятелю Харриет: «Это история о том, как Дьявол приходит на землю? Вселяется в тело придурочного писателя, так? Хорошо. А теперь, какая бы мурня не происходила, он в любом случае должен влюбиться. В подружку придурка-писаки. Следите за ходом моих мыслей. В нее стреляют. Больница. Реа­нимация. Нашему парню приходится идти на сделку с Богом. Ее жизнь в обмен на его. Когда он умирает, оказывается, что у него больше нет чешуйчатых крыльев и прочего дерьма. Ослепительно белые пе­рья. «Страдания в аду? Хуже. Страдания от любви». Это станет ключевой фразой в рекламе. Все понятно? Дозвонитесь до Питта¹⁴³. Он сразу приедет...»

Я не знаю, откуда у меня возникла подобная мысль. (Это один из тех вопросов, на которые мне хотелось бы найти ответ. Конечно, я знаю, откуда берутся ваши мысли. Но со своими разбираться не так-то просто.) Должен признать, что мне ужасно любопытно встретить ее во плоти: я — в своей, а она — в своей. Хотя это, естественно, плоть Ганна. У меня даже был безобидный план, который по воз­вращении Ганна (если он вообще появится — он ведь такой трус) вернул: бы его к подружкам без всяких директив сверху со стороны ангелов Чарли¹⁴⁴. Я не собирался с ней ничего делать. По крайней мере, не то, что вы подумали. Лишь невинная шалость. Я прос­то хотел... В общем, вы это сейчас сами увидите.