Я — матрос «Гангута»!

От одного корабля к другому сновали ледоколы, помогая им продвигаться по узкому ледовому коридору, края которого подчас возвышались над палубой. Шли словно по тоннелю. Каждый метр брался с напряжением. И все же к 19 часам подошли к траверзу маяка Шепелевского. Усталость не помешала оживиться: Кронштадт уже недалеко! Весть об этом мгновенно разнеслась по кораблю.

Подменяя друг друга, матросы ночью смогли урвать по два — три часа на сон. Утром становились на вахту бодрыми. Кажется, не замечали и трудностей, воздвигнутых торосами. В двенадцатом часу показались сначала маяк Толбухина, потом золотой купол Морского собора. Тут и совсем уж взыграли чувства: желанная цель на виду! Вскоре «Ермак» вошел на Большой Кронштадтский рейд.

Во второй половине дня 17 марта на рейде загрохотали якорные цепи. На мачтах кораблей взвились красные флаги. Поход первого отряда завершен. Семь новейших кораблей — линкоры «Петропавловск», «Севастополь», «Гангут», «Полтава», броненосный крейсер «Рюрик», крейсеры «Богатырь» и «Адмирал Макаров». Инженер-механик капитан 2 ранга А. К. Тон поспешил написать в вахтенном журнале: «Пришли на кладбище». Но он грубо ошибся! Корабли были почти в полной исправности. В результате перебазирования Балтийский флот был сохранен!

Командир линкора с комиссаром поздравили нас с успешным переходом, длившимся более пяти суток. Мы трижды прокричали «ура».

Кронштадтцы, собравшиеся в порту, встречали нас как героев.

Отоспавшись, мы принялись устранять мелкие поломки, причиненные кораблю льдами. А на досуге вспоминали, как Кронштадт приобщил нас к морю.

— А я, братва, живее всего зиму пятнадцатого года вспоминаю, — проговорил Дмитрий Лагутин. — Мы, тридцать два гангутца, в кандалах отсюда до Ораниенбаума шли. — И шутливо добавил: — Такой музыкальный звон издавали, на все лады!

— Ставь крест на той издевательской жизни, Митя! — отозвался Куликов.

— Внесем изменение в песню, — добавил я. — «Свергли могучей рукою гнет вековой навсегда».

Вскоре к нашей радости прибавилась тревога: как придут из Гельсингфорса другие корабли? Ведь там готовятся еще два отряда. Семен Митин, добровольно перешедший кочегаром на «Ермак», уверенно, словно был командиром ледокола, заявил:

— Проведем и второй и третий отряды!

Но вести приходили недобрые. День ото дня росло вероломство кайзеровской Германии. Дело в том, что немецкое командование было уверено, что из ледового похода у нас ничего не выйдет и Балтийский флот либо будет уничтожен, либо попадет ему в руки. Тогда и Советская власть рухнет. В то время как мы продирались сквозь льды, немецкая газета писала:

«Основным ядром врага являются матросы Балтийского флота, которые также составляют ядро русского большевизма… Если матросы Балтфлота будут разбиты и уничтожены… то большевизм лишится своей главной опоры и его дни будут сочтены.»[47]

Ледовый успех нашего первого отряда взбудоражил империалистов. Немцы предъявили ультиматум, требуя, чтобы все корабли в Гельсингфорсе были в недельный срок разоружены. Они захватили ледокол «Волынец», раньше «Ермака» ушедший из Кронштадта, высадили свои войска на финской территории.

Как обернется дело? Захватили бы и «Ермак», тогда кораблям уж не пробиться.

Только 10 апреля в Кронштадт прибыл второй отряд судов. Семен Митин забежал на несколько минут, рассказал, с какими трудностями проходил переход. Находясь под защитой немцев, белофинны стреляли с захваченных островов.

— А мы шли со стиснутыми зубами, сдачи дать не разрешалось, — говорил он.

22 апреля, после одиннадцатидневного похода, прибыл и третий отряд. Всеобщее ликование царило в порту. Еще бы! 236 кораблей и судов спасены, в том числе 6 линкоров, 5 крейсеров, 59 эсминцев и миноносцев, 12 подводных лодок[48].

Чувство гордости содеянным, тем, что спасли Балтийский флот, навсегда с нами. Спасти флот — это ведь действительно подобно стратегическому выигрышу на войне.

Конечно, с болью вспоминаем и потери. Отдал свою жизнь один из главных организаторов Ледового похода Борис Алексеевич Жемчужин. До последнего часа боролся он за отправку из Гельсингфорса каждого корабля и, как часовой, пал на посту, подло схваченный врагами. Мне было особенно горько узнать о его гибели, поскольку я близко соприкасался с ним, будучи агентом редактируемой им газеты. Подлинным героем революции был этот 22-летний большевик.

Многие корабли требовали капитального ремонта. На них пришло молодое поколение, а нас, «стариков», отслуживших по 5–6 лет, демобилизовывали. Крепко жал нам руки комиссар Александр Герасимович Санников. Вышел на проводы командир Лев Викторович Антонов (впоследствии он станет директором одного из судостроительных заводов).

Из каюты выбежал председатель судового комитета Василий Гаврилович Куликов с бумажкой:

— Митя, возьми вот «аттестат», авось пригодится, хоть и наспех написанный.