Я — матрос «Гангута»!

Хоть подпись под письмом и стоит — «Красноармейцы Южной группы», мы считали его посланием всего Восточного фронта. В нем выражены чувства, мысли и устремления всех воинов, громивших Колчака. Об этом мы торжественно и сказали на митинге, подняв винтовки вверх.

Глава шестая. За советскую Сибирь

К Тоболу

В результате боев на Урале Красная Армия расчленила колчаковские силы на две изолированные группировки. В связи с этим вместо одного фронта, Восточного, у нас стало два: Восточный, в состав которого вошли 3-я и 5-я армии, и Туркестанский — тоже с двумя армиями: 1-й и 4-й.

В соответствии с приказом наша 30-я стрелковая дивизия двинулась на Тобол, чтобы форсировать этот левый приток Иртыша, а затем направиться дальше, к другому его левому притоку — Ишиму. Путь не короткий — по прямой в 360 верст. Нам же надлежало сделать немало дорожных поворотов. Длительный марш под августовским солнцем сильно изнурял красноармейцев.

Шли по безбрежной равнине. Дорога петляла по пшеничным полям. Колосья уж налились, местами золотились. Недавно мобилизованные уральцы вздыхали: вот-вот наступит страдная пора. Их успокаивали: ничего, старики с женщинами управятся. Главное — прогнать белогвардейцев.

На равнине Колчак большого боя не давал. Он оставлял арьергарды, которые довольно легко сбивались нашими передовыми частями. У малышевцев эту задачу выполнял летучий конный отряд Евгения Баданина. Он вырывался далеко вперед, собирал сведения о противнике, добывал «языков», совершал налеты на небольшие вражеские группы.

Как-то при возвращении в полк разведчики обнаружили на проселочной дороге конный обоз с усиленной охраной. Баданин решил взять его внезапным налетом. Он приказал двум красноармейцам устроить на дороге завал, а с остальными ребятами ринулся на обоз. Стремительный бросок с криком «ура» ошеломил охранников, не успевших оценить силы разведчиков.

Через несколько минут охрану обезоружили. Шесть подвод с патронами и продовольствием доставили в полк. Начальник разведки тотчас начал опрашивать пленных. Их сведения оказались не менее ценны, чем боеприпасы и американские консервы.

Основные силы дивизии шли колоннами по дорогам в направлении на Ялуторовск — Курган. Справа двигалась 27-я дивизия 5-й армии, слева — 29-я нашей 3-й армии. Севернее наступала 51-я дивизия под командованием В. К. Блюхера.

Проводную связь не развертывали. Командиры рот и батальонов передавали донесения через посыльных. Но телефонисты готовы были в любую минуту разматывать катушки.

Во время марша я обходил колонны, знакомился с коммунистами из числа мобилизованных, выявлял комсомольцев. По существовавшему тогда положению все комсомольцы, вступившие в армию, принимались кандидатами в члены партии. При первом же большом привале мы оформляли их прием на партсобрании. Несмотря на понесенные потери под Шадринском, полковая ячейка с кандидатами и сочувствующими оставалась по-прежнему полнокровной.

Подхожу к одной из колонн. Вид у ребят бодрый, хотя прошагали десятки верст. Вот Шура Цветков. Он маленького роста, щупленький, а на марше показывает завидную выносливость. Время от времени некоторые красноармейцы кладут винтовки на повозку, чтобы часок-другой расправить плечи. У него же винтовка всегда на ремне, вещмешок за плечами.

— Шура, может, облегчишь спину-то? — спросил я.

Он недовольно взглянул на меня, но ответил сдержанно:

— Не требуется.

Рядом тепло улыбается Саша Сидоровский. Он тоже с винтовкой за спиной, на ремне подсумок с патронами и фляга с водой.

— Ну как, Саша, не жалеешь, что тотемский склад оставил?

— Нисколечко, Дмитрий Иванович!

На привалах мы с комиссаром рассказывали о людях полка, о смелых рейдах полковых кавалеристов.

Кожевников обладал хорошей дикцией, владел методикой пропаганды, умел красочно преподнести боевые эпизоды, словно сам был их участником. То изобразит живую сцену, то жестом что-то покажет, то вставят крепкое словцо, шутку. Бойцы любили его беседы. Слушая Сергея Николаевича, я нередко вспоминал видных большевиков, выступавших в Гельсингфорсе и Петрограде. Пламенный оратор (может, от его молодости это шло), Кожевников напоминал именно их. Преданность комиссара идеям революции была беспредельной.

Помню, с каким вдохновением он говорил о боевом успехе конной группы, возглавляемой Н. Д. Томиным. 13 августа группа Томина достигла Тобола и внезапно ворвалась на железнодорожный мост, а затем и в Курган. Обескураженный враг не смог долго сопротивляться.

— Город снова наш, Курган наш! — торжественно объявил нам комиссар.

Подражая Кожевникову, я выступал в ротах, доводил до красноармейцев добрую весть. Всюду успех конников вызывал подъем настроения.

17 августа политотдел дивизии переместил комиссаров двух полков: Кожевников был переведен в 267-й, а из 267-го к нам — Т. М. Бондарь. Не берусь объяснять причину этой перестановки. Возможно, требовалось укрепить соседний с нами полк более подготовленным комиссаром, каким являлся Кожевников. Учитывались и его ораторское дарование, способность зажигать людей.