Я — матрос «Гангута»!

Малышевцы с сожалением расставались с Кожевниковым. Проводили его тепло. Всех интересовало, каким окажется новый комиссар.

Мне Бондарь нравился. Еще на пути к Шадринску в конце июля о его мужестве знали во всех частях и подразделениях дивизии. Это он с группой разведчиков отправился во вражеский тыл. Под городом Далматово его группа столкнулась с колчаковским батальоном. Мгновенно оценив обстановку (в вооруженной схватке была бы неминуема гибель всей группы), комиссар вышел вперед и обратился с речью к солдатам противника. Слово правды возымело действие. Тут же офицеры были обезоружены, а солдаты, построившись, с винтовками двинулись в плен. Впереди шагал военком. Словно поговорку, в частях повторяли: «Пошел Бондарь с группой, вернулся с батальоном».

Через много лет этот факт будет отражен в Истории гражданской войны[57]. Но в слова «под влиянием пламенных слов комиссара» мне хотелось бы внести уточнение. Бондарь не обладал красноречием. Его выступления отличались житейской мудростью, освещенной преданностью революции. Говорил кратко, но убедительно. В прошлом он матрос Черноморского флота, и у нас с ним быстро установилось взаимопонимание.

По его рассказу легко восстановить, как произошло разложение колчаковского батальона. В тот момент, когда старший офицер дал команду «К бою!», Бондарь вышел вперед и крикнул: «Подождите стрелять, солдаты! Поговорим сначала, из-за чего кровь льем, братья!»

Обращение вызвало замешательство в батальоне. В то время как офицеры подали команду «Огонь!», солдаты не вскинули винтовок. Стало ясно: ситуация в батальоне подходящая, недовольство солдат проявилось. Чтоб приглушить его, старший офицер зло прокричал: «С врагами России на разговариваем!»

Бондарь из ладоней воронку сделал, чтоб лучше его расслышали: «Обвинений бросать не будем. Давайте выясним. Мы, красные, воюем за власть рабочих и крестьян. Фабрики — рабочим, землю — крестьянам. А чего хочет Колчак, скажете?»

В батальоне поднялся шум, который офицеры не смогли заглушить. Бондарь выждал несколько минут и опять в воронку: «Слушайте правду, солдаты! — И, когда наступила тишина, раздельно произнес: — Колчак хочет вернуть царскую власть, заводы отдать фабрикантам, а землю помещикам… Переходите на нашу сторону!»

В ответ раздались одобрительные голоса. Офицеры притихли. Инициатива перешла к солдатам. Они задавали вопросы, Бондарь отвечал. Их останавливала боязнь наказания.

«Я комиссар и даю вам гарантию: никто вас не тронет!» — заверил Бондарь.

* * *

Еще на марше новый комиссар представился личному составу, побывав во всех ротах. На привале объявил, что начдив Каширин отозван в штаб 3-й армия, вместо него теперь Е. Н. Сергеев, который до этого был начальником штаба нашей же дивизии.

Несмотря на усталость, красноармейцы входили в деревни подтянутыми и веселыми. Комсомольцы под гармошку исполняли песню:

Смело, товарищи, в ногу…
Все на борьбу с Колчаком!

Жители от мала до велика выходили нам навстречу, нередко с красными знаменами. А женщины угощали бойцов пахучими калачами.

Но с лиц не сразу сходила тревога. Крестьяне тут были обеспеченные, преобладали середняки, которые имели скот и птицу, излишки хлеба. Колчаковцы постарались внушить им, что большевики все забирают подчистую. Вот теперь, встречая нас, крестьяне и прикидывали, как мы поведем себя.

Мы продолжили откровенный разговор, начатый еще в Прикамье, о середняке как верном союзнике рабочего, о политике военного коммунизма. Если в селе оставались на ночевку, устраивали сельское собрание. Докладчиком чаще всего Бондарь определял меня. На собраниях он присутствовал и любил отвечать на вопросы крестьян. Иные из них, осмелев, намеком давали понять, что при Колчаке они могли продавать хлеб по вольной цене.

— Верно, — подхватывал Тимофей Михайлович. — Купцы скупали у вас хлеб и наживались на нем. А теперь по твердой цене вы продаете не купцу, а своему рабоче-крестьянскому государству. Оно не забудет вашей выручки.

Словом, разговор шел о подворной сдаче хлеба. И завершался он единогласным принятием резолюции о сдаче всех излишков.

А на улице веселилась молодежь — танцевала, пела. Группа красноармейцев задорно пела новые частушки про Колчака. Звучали голоса:

Мундир английский,
Погон российский,
Табак японский,
Правитель омский.

Чем ближе к Тоболу, тем все чаще передовые подразделения вступали в схватки с беляками. Колчаковцы без боя не подпускали к реке. Но мы их гнали и гнали.

Село Канашское нас крайне опечалило. На площади села мы обнаружили изуродованный труп красноармейца, в котором с трудом узнали Степана Елсукова, ординарца командира 3-го батальона. Будучи в разведке, он был пойман белыми. Те его пытали, требуя сведений. Красноармеец или молчал, или заявлял, что красные идут несметными силами. Ничего не добившись, колчаковцы перед бегством из села зверски убили Елсукова. Не было предела нашему возмущению: