Я не я

Одни выкрикивали: «Сжечь ведьму! Сжечь!», другие: «Суда короля! Суда!», и лишь некоторые: «Божьей милости! Милости!» или что-то в этом роде.

Все ликующие или напуганные собравшиеся окружили в ожидании высокий деревянный помост (он специально был сооружён в это утро). Под его половицами были навалены поленья, чурбаки и сушняк, а поверх их громоздились охапки хвороста. К деревянному настилу помоста вели грубо сколоченные сходни. В центре плахи возвышался шест.

Джессику вел со всех сторон плотный ряд стражников, словно закоренелого преступника. Но таким образом Ричард перестраховывался — вдруг в толпе найдется сверх жалостливый созерцатель, который изъявит желание облегчить участь им приговорённой.

Сейчас Джесс, на удивление, не плакала, она смотрела на всех отрешённым взглядом. Будто не с ней всё происходит! Будто не её сейчас заживо сожгут! Она не искала в толпе знакомых лиц, не искала спасителя или защитника. Она просто шла… Шла, медленно приближаясь к зловещей плахе.

Когда расстояние было преодолено, грубые руки стражника подтолкнули Джесс вперёд к сходням, другая пара рук встречала её на вершине помоста. Не церемонясь, Джессику стали привязывать к толстенному шесту. Путы для рук и ног были крепкими и надёжными.

Вот и последний стражник оставил её совершенно одну на плахе!

В толпе прекратились выкрики, и не стало возни. Все, словно замерли.

— Ну что?! Есть желающие поджечь ведьму?! — нарушил тишину Ричард Маккоул, потрясая зажжённым факелом у лиц ротозеев из переднего ряда.

На счастье, никто не выявился таким беспощадным и кровожадным. Но это не остановило изверга:

— Тогда Я воздам по заслугам грешнице! Я низвергну в ад безбожницу! — и в подтверждение своих слов подпалил первую попавшуюся кучу хвороста…

Глава 35. Прощание с Аль-Джаном. Дочь пустыни

В обратном пути к своим владениям Зафар уже реже замыкался в себе. Он вел оживленные беседы с Дунканом или своими людьми, иногда одаривал вниманием бедуинку, Лейлу.

Надо признать, она была недурна собой. Обязательным закрывать лицо в обычаях женщин-бедуинок не было, иногда они прятали его под полупрозрачной тканью, дабы защитить себя от песка и ветра. Дочь Холмата к этой хитрости не стала прибегать. Что-то подсказывало Зафару, делала она это преднамеренно, возможно, для того, чтобы обворожить своего спасителя. В её движениях сочетались покорность и грация кошки.

Перед замужеством все девушки из бедуинского племени наносили на лицо татуировки, носящие магический смысл. Ладони и ступни окрашивали хной. Лейла не была исключением: всё её тело было расписано замысловатыми узорами. На шее покоились серебряные украшения, на лодыжках — браслеты. Длинная джалабия[41] до пят, неброские сандалии. Такою предстала перед своими освободителями дочь пустыни.

Дорогою Зафар обдумывал, как поступить с Лейлою. И невольно ему пришла одна мысль. Но поделиться ею он решил уже в своём Аль-Джане.

Аль-Джан встретил их привычной суетою. Зафар любил свой городок. И прощаться ему было трудно с ним, но мечта звала его в соблазнительное и в то же время неизвестное будущее…

По приезду он в последний раз под своей крышей собрал всех стражей Хроноса вместе, передал им все свои полномочия, тепло простился и пожелал им неустанного благого служения ордену и долгих счастливых лет жизни.

Оставалась лишь одна нерешённая проблема — Лейла.

Пока слуги по приказу хозяина готовили всё необходимое для его новой поездки с друзьями в далёкую Шотландию, Зафар позвал к себе в покои вызволенную бедуинку.

— Да, господин, вы звали?! — волнуясь, повиновалась мусульманка. Тайно она надеялась, что Зафар уже сегодня, перед отъездом, наделит её статусом наложницы в своём гареме.

— Ты снова за своё, Лейла, дочь Холмата?! Снова «господин»? — упрекнул Зафар вошедшую за рабское повиновение. — Но я позвал тебя не неволить, как, я полагаю, ты мыслила, и не бранить.

Лейла стыдливо потупила взор.

— Я дал обещание твоему отцу спасти тебя, но не думал, что буду спасать тебя не только от плена… Хочу разочаровать тебя — в моем доме нет сераля[42], да и роль прислуги тебя не ждет в моей обители.

Лейла насторожилась, вскинула взгляд на Зафара, ожидая услышать всё, что угодно, только не эти слова:

— Я совершу не просто странствие в земли неверных… — он подбирал слова, — это будет поездка в один конец. Да, не удивляйся, я не вернусь сюда больше!

Лейла испуганно взирала.

— Не бросайте меня! Возьмите с собою!

— Я не могу, даже если бы захотел! Ты осталась, можно сказать, сиротой. Теперь ты — дочь пустыни! Но я могу сделать тебя счастливой, по-своему, — всё, что в Аль-Джане принадлежит мне, отныне станет твоим. Я уже сделал необходимые распоряжения, никто не посмеет оспаривать моё решение. Ты устроишь свою жизнь так, как посчитаешь нужным. Так, как повелит тебе сердце и разум!