Я не псих! Как помочь отрицающему психиатрический диагноз человеку начать лечение

Первые несколько лет своей болезни Генри упорно не хотел обсуждать со мной лекарства, которые ему выписывали. Он не чувствовал себя в безопасности из-за наших бесконечных ссор, длившихся годами, в которых муссировалась одна и та же тема: болен ли он и нужно ли ему лечиться. Мы попали в ловушку, которую я называю «танцем отрицания»: она порождает пессимистические ожидания относительно разговоров. Позвольте привести один из примеров нашего деструктивного общения.

Мой брат только что вернулся домой после госпитализации и чувствовал себя хорошо. Антипсихотические препараты, бесспорно, помогали ему, но не прошло и дня, как я обнаружил их в мусорном ведре. Естественно, я спросил, почему он их выкинул. Брат объяснил, что у него все нормально и он больше не нуждается в лечении. Это шло вразрез со всеми рекомендациями врачей в больнице, о чем я не преминул ему напомнить:

— Доктор сказал, что тебе, вероятно, придется принимать лекарство всю оставшуюся жизнь. Ты не можешь просто так его бросить!

— Он так не говорил.

— Конечно же, говорил! Я ведь был на семейной консультации, помнишь?

— Нет, он имел в виду, что я должен пить их, пока лежу в больнице.

— Тогда зачем он дал тебе флакончик таблеток домой про запас? — настаивал я, пытаясь доказать свою правоту.

— Это просто на случай, если я снова почувствую себя плохо. Сейчас я в порядке.

— Врач объяснял совсем по-другому.

— Мне лучше знать.

— Генри, ну почему ты такой упрямый? Ты же понимаешь, что я прав!

— Не лезь не в свое дело. Отстань от меня!

— Когда ты заболел, это коснулось всех. К тому же я волнуюсь за тебя.

— К чему беспокоиться? У меня все хорошо.

— Сейчас да, но если не будешь пить таблетки, опять станет плохо.

— Врач такого не говорил!

— Давай позвоним ему, и ты увидишь, кто прав!

— Мне надоел этот разговор! Просто оставь меня в покое, — бросил Генри и ушел.

Генри реагировал на каждую новую порцию «реальности», которую я пытался довести до его сознания, еще большим отрицанием и возражениями. И с каждым новым витком этого конфликта мы оба раскалялись все сильнее. Мне казалось, он упрямится, ведет себя безответственно и инфантильно, а мои упреки и угрозы только злили его и заставляли сильнее обороняться. Мое естественное стремление бороться с тем, что я принимал за отрицание, показало свою полнейшую неэффективность и лишь ухудшало положение дел. Мы застряли в замкнутом круге конфронтации и сопротивления, который все больше отдалял нас друг от друга: неудивительно, что в этой враждебной атмосфере брат не считал меня достойным доверия собеседником для обсуждения напряженных тем. Наши разговоры всегда заканчивались его уходом (собственно, последним «па» в «танце отрицания» неизменно является уклонение от проблемы).

Генри описал ситуацию как нельзя более точно: «Зачем мне вообще говорить с тобой об этом? Тебя же не волнует мое мнение. Ты в очередной раз скажешь, что я не прав и должен показаться психиатру!»

Только проходя обучение на психологическом факультете, я, наконец, понял, что поведение брата не продиктовано простым упрямством и безответственностью. Вооруженный знаниями и опытом, к тому же проанализировав свою манеру вести разговор, я понял, что играл не последнюю роль в нежелании брата общаться и его предпочтении действовать втихаря (например, когда Генри выбрасывал таблетки в корзину для мусора и при этом клялся, что по-прежнему их принимает).

Брат чувствовал исходящую от меня угрозу. Ему было прекрасно известно: начни он доказывать, что здоров и не нуждается в лечении, я тут же стану оспаривать его слова. И это было чистейшей правдой! Иногда я действовал тактично, но с годами, по мере того как Генри становился «завсегдатаем» психиатрических лечебниц, «примелькавшимся пациентом», мои нападки на его отрицание становились все более жесткими (я тогда ничего не знал про анозогнозию). Однажды я даже организовал собрание с участием нескольких членов семьи и социального работника: на этом собрании мы один за другим спокойно, но настойчиво внушали Генри, что он отрицает свои проблемы. По очереди мы говорили о его шизофрении и необходимости принимать антипсихотические препараты для улучшения состояния.

Представьте, если бы такое случилось с вами (будь вы уверены, что никакой шизофренией не страдаете, ведь именно так Генри и думал про себя). Более того, этому разговору предшествовали десятки подобных. Были бы вы заинтересованы объяснять снова и снова, что вы нормальный человек и в лечении не нуждаетесь? Нет, лучше действительно уйти — или, если это невозможно, помолчать и притвориться согласным на все, чтобы быстрее завершить неприятное обсуждение.

«Прости, что не слушал тебя. Понимаю, почему ты больше не хочешь говорить об этом».

Как же можно сделать беседу безопасной? Во-первых, отведите на разговор особое время. За чашкой кофе, на прогулке, на колесе обозрения — где угодно! Важно, как вы приступите к делу.