Я (не) согласна

Рыбацк был из тех городков, в которых самым большим происшествием была драка между дворниками. Маленькие аккуратные дома, мощеная камнем единственная широкая улица, белоснежный храм Пресветлой Матери с высокой колокольней — слишком большой для такого городишки. Подворье храма выходит прямо на пристань: прибывающие по реке первым делом встречаются с величественным зданием и, знамо дело, обманываются. Нет здесь более ничего столь выдающегося. От храма идет торговый ряд: здесь лавка часовщика, тканевый ряд, сапожная мастерская и даже посудный магазинчик со стеклянной витриной. Тут же и пожарная каланча высотой аккурат вровень с колокольней. За ней широкие деревянные ворота, выкрашенные в красный цвет: для пожарной службы.

Прямо напротив колокольни — местный театр с большой вывеской. Ни в одном другом городе я не встречала такой символичности: храм богини соперничал за людские сердца с храмом искусства. Вообще театр меня очень удивил: Даньск — город большой, но там такого чуда не было. Театр должен быть в Аранске, там, говорят, даже опера есть, которую очень жалует государь.

Главная улица тянется параллельно реке. На берегу куча рыбаков, везде сушатся рыбацкие лодки и сети. Возле театра на широкой круглой площади дежурят несколько извозчиков. Дамир забрасывает наши саквояжи в первую пролетку, сам запрыгивает внутрь и командует:

— В гостиницу Урла, любезный.

— Интересное название, — пробормотала я. — Непонятное. Как будто журавль курлычет.

Дамир хохотнул.

— Это по названию села, где хозяин родился. Но про журавля ты здорово сказал. Надо будет предложить Латифе обновить вывеску.

Я, не обращая внимания на его слова, вертела головой по сторонам: городок мне чрезвычайно нравился. Чистенький такой, дома красивые, деревья всякие растут — липы, елки голубые. Вон, даже портретная мастерская имеется, а напротив нее булочная. А запахи оттуда такие, что рот мгновенно наполняется слюнями и живот напоминает, что завтрак был ранним утром на почтовой станции.

— Притомози у пекарни, — машет рукой кнес Ольхов.

Завидев остановившуюся пролетку, из дверей булочной высунулся вихрастый мальчишка с подносом всякой снеди. Дамир, свесившись, цапнул с лотка несколько булок и кинул парнишке мелочь. Крендели, посыпанные сахаром, были еще теплые, с хрустящей корочкой и невероятно вкусные. Говорят, что голод лучшая приправа, но эта выпечка хороша сама по себе. Пока я жевала один, мой хозяин умял три штуки.

Пролетка свернула к реке на уже узкую улочку и почти сразу остановилась перед невысоким длинным домом с покатой коричневой крышей, на вывеске которой было крупными буквами написано «УРЛА». Понимай как хочешь — гостиница это, или поместье, или еще что! Возле крыльца буйной оранжевой волной на стену плеснулись какие-то мелкие цветочки. В целом выглядела гостиница очень мило и культурно.

Внутри тоже было чисто: столы в широком зале накрыты белоснежными скатертями, поверх которых еще и черные лежат. Две скатерти — это уже высший класс! Так только в самых лучших ресторанах столицы делают. За столами сидели мужчины в роскошных костюмах и нарядные дамы. Свободных столиков было только два. Стройные юноши в длинных фартуках — на первый взгляд одинаковые, словно на подбор — ловко скользили по залу, разнося фарфоровые супницы, серебряные блюда с птицей и вытянутые бутылки. Подозрительный какой-то городок — слишком чистый, слишком богатый. И театр у них, и собор, и рестораны такого уровня.

Нам навстречу степенно вышла женщина: крупная, румяная, с толстой светлой косой, переброшенной на могучую грудь, в пышном платье по галлийской моде. На шее жемчужные бусы, в ушах крупные серьги, а белые руки без всяких украшений, даже без простенького колечка. Похоже, что хозяйка, но такая, которая при нужде и тряпку в руки возьмет, и стряпать к плите встанет. При виде нас у хозяйки на лице расплылась широкая улыбка, появились ямочки на круглых щеках:

— Дар! — радостно вскрикнула она, раскидывая руки. — Вот уж кого не ждала!

Дамир с готовностью обнял женщину и крепко поцеловал в губы, нисколько не смущаясь ни общества, ни меня. Рядом с ним хозяйка выглядела не такой уж и крупной, скорее — ему под стать. Они вообще были похожи, как брат и сестра, но поцелуй был совсем не родственным. Меня обуяла злость, но кто я, чтобы ревновать? Ах да! Я его нареченная супруга!

— Мне как всегда две комнаты, Латифа, — наконец, прекратил лобызать свою полюбовницу кнес Ольхов. — Мои любимые свободны? Много вообще народу?

— Ты же знаешь, Дар… Дамир Всеславович, у нас всегда постояльцы есть, — пожала круглыми плечами женщина. — Но твои покои я сдаю, только когда уж совсем горячая пора. Ты никак мальчика нового себе нашел? Хорошенький какой!

Я почувствовала, что у меня начали пылать щеки и уши. Последняя женщина, заявившая, что я хорошенький, неоднократно пыталась зажать меня в коридоре и потрогать ниже пояса. Бедные мужчины, оказывается, им тоже может быть нелегко!