- Лучше бы ты там ногу сломала, - хотелось сказать мне, но я, разумеется, промолчала, что, как потом выяснилось, оказалось большой ошибкой. Знала же, испытала несколько раз на своей шкуре, что людей на место ставить нужно сразу, не размениваясь на тонкие намёки и экивоки. Нет же, засунула язык в задницу, стиснула зубы, насупилась, проглатывая обиду, хотя и давилась.
Шелест веника по полу царапал по нервам, а Аида всё мела и мела, сетуя на пыль, грязь и полное запустение в доме.
- Давид, уложи ребёнка, - прервав монолог о грязи и мусоре, обратилась она к моему жениху. – Сегодня мы у тебя останемся, ты ведь не возражаешь? Эдик так скучал по тебе.
- Нет, конечно, оставайтесь, - ответил Давид.
В лицо бросилась краска не то гнева, не то стыда. Я чувствовала себя лишней, приживалкой, самозванкой. А с другой стороны, я к нему в дом не навязывалась, свои чувства ему на блюдечке не несла. Сам ведь меня притащил, кольцо подарил, день свадьбы назначил. Непонимание ситуации жгло, сжирало изнутри, требовало ответов, прояснений.
Ребёнка увели, телевизор, несмотря на протесты Эдика, выключили, и я на миг почувствовала что-то сродни наслаждению. Ура! Тишина! А ещё и свежий воздух, ведь Аида соизволила открыть окно.
На втором этаже дома затопало, забегало, зашуршало, завизжало. Давид что-то довольно бубнил, мальчишка то хохотал, то кричал. Аида деловито сновала по кухне, собирая тарелки, хлопая шкафчиками гарнитура. Семейная идиллия, правильная, до тошноты благостная. Даже неловко такую идиллию нарушать замечанием о том, что это моя кухня, моя посуда и убирать после посиделок с гостями должна здесь я. Уверенность и решительность Аиды нокаутировали меня, обезоружили, и я молча сидела на диванчике, ожидая объяснений. И они, эти самые объяснения не заставили себя ждать.
Аида уселась напротив, по-птичьи наклонила голову, наверняка с интересом разглядывая меня, наслаждаясь воспроизведённым эффектом. Жаль, я не могла видеть её лица, лишь светло-коричневое пятно, обрамлённое чёрными волосами, да красный, едва прикрывающий попу, сарафан на тонких бретельках, а ещё огромную, обтянутую красной тканью грудь. Эх! Куда моим пупырышкам до такого богатства!
- Вижу, Кирченко тебе не сказал, - едко усмехнулась она, словно кислотой плеснула. – Забыл, наверное. Да, у него есть жена и ребёнок.
Пауза, мучительно- длинная, давящая, пригвождающая к месту, заставляющая онеметь язык. А красотка пила свою победу, своё превосходство, как сладкий нектар, растягивая удовольствия, катая на языке, втягивая аромат крохотными порциями.
- Бывшая жена, разумеется, - наконец сжалилась Аида. – Но дети бывшими не бывают, ты ведь согласна со мной?
Аида ждала ответа, и я кивнула.
- Давид очень любит Эдичку.
- А тебя любит?- решилась спросить я. В конце концов – имею право, да и если честно, не я к Давиду в дом напросилась, сам притащил.
- Думаю, что любит, - не поддалась на провокацию Аида.
Стыд за собственную беспомощность и бесхребетность принялся покусывать изнутри. Ничего я не могу, ни мясо так чудесно зажарить, как Аида. Ни бывшую на место поставить, ни скандал устроить милому жениху. Хотя, именно скандала Аида и ждала, чтобы на моём фоне мудрой и зрелой показаться.
- А почему тогда развелись?
- О, это очень интересная история, - с нескрываемым удовольствием протянула Аида, словно только и ждала этого вопроса.
И потёк, зажурчал по камешкам памяти неторопливый рассказ о знакомстве в поезде, о жизни в Москве, о безумной, всеобъемлющей любви друг к другу и музыке, о коварстве Аидиного папаши, о первом, навязанном родителями, муже- наркомане, о его кончине, о возвращении в родной город Давида, создании группы, воссоединении влюблённых и рождении Эдика.