Я не вижу твоего лица

- А вот после рождения  ребёнка начались трудности, - Аида вздохнула как-то по-домашнему, доверительно, устало, словно жаловалась лучшей подруге. – Эдик часто плакал, я постоянно носила его на руках, а Давид проявлял недовольство, говорил, что я совсем забыла о муже, что всю себя посвящаю ребёнку. Он бесился, когда я закрывала окна, кричал, что не может жить в постоянной духоте и нюхать обосаные пелёнки. Называл меня грязнулей, заставлял их стирать. Я уверяла, что это всего лишь детская моча, и она не пахнет. Однако, Давиду казалось, что вся его одежда воняет и ему стыдно выходить на улицу. Возмущался, что в доме грязно и не приготовлено, что одежда его не глажена, а ему нужно вести очередную свадьбу или юбилей, и он не может идти работать в таком виде. А я не могла выпустить из рук Эдика, мне всё казалось, что если я это сделаю, то с сыном случится плохое. Когда сынок подрос, стало ещё хуже. Эдик стал более подвижным, начал хватать и ломать вещи, ведь именно так ребёнок познаёт мир. Давида это злило. Ругал малыша, шлёпал по попе. Близость между нами исчезла, теперь мы жили, как чужие, спали в разных комнатах.  Давиду было непонятно, почему ребёнок спит с нами, когда в доме есть ещё три комнаты. Предложил оборудовать малышу детскую, отнести туда все его игрушки, поклеить яркие обои, купить отдельную кровать. Подумать только, он хотел разлучить меня с сыном, порвать незримую ниточку, связывающую нас. Как же мы кричали друг на друга, когда Давид всё же притащил детский уголок – кроватку, столик и стульчики.

- Тебе нужен секс, похотливое ты животное! – орала я, прижимая к себе сына.

- Мне нужна нормальная семья! – отвечал Давид в том же духе.

Я поняла, что ревность мужа к ребёнку меня достала, вымотала, и мне ничего не осталось сделать, как уйти.

Через несколько месяцев мы встретились, поговорили и решили остаться друзьями, ведь ребёнку нужен отец.

Аида замолчала, оставляя меня наедине с роящимися мыслями. Я переваривала информацию, не зная, как к ней относиться.

Тёмная комната, кровать, в которой я одна, ветер колышет листву за окном, пахнет травой и чьей-то баней. С кем сегодня проведёт ночь Давид? Почему он умолчал о бывшей жене и сыне? Посчитал сей факт  не столь уж важным, или наши отношения не так дороги ему, как мне это кажется? Нужно ли мне объяснения Давида, или лучше обойтись без разборок? В конце концов, Аида- всего лишь бывшая жена, женщина с которой у него не срослось, просто друг, коллега по цеху. Ведь не думала же я, что после моего поспешного бегства, он будет хранить мне верность и плакать над моим фото, отвергая местных красавиц?  У него была жизнь и до встречи со мной и после неё. Аида- всего лишь история, прошлое, а вот я – настоящее. Что касается ребёнка, то да, черноволосая смуглянка права, дети бывшими быть не могут, а значит, с ребёнком нужно смириться, подружиться и полюбить. Ведь он – кровный сын Давида.

С этими мыслями, лёгкими, светлыми, кристально-искренними,  я и уснула.

Глава 25

 Всё, что ночью в темноте под шелест яблонь и абрикосов в потоках тёплого ветерка казалось мне таким простым, понятным и естественным, на деле оказалось некомфортным и унизительным.

Аида стала частым гостем в нашем доме. Та уютная обстановка, воцарившаяся с первого дня моего появления, когда мы с Давидом были лишь вдвоём, исчезла,  Мы перестали пить чай на веранде, работать вместе на огороде,  петь или дурачиться, я больше не стояла у плиты, пока Давид развлекал чью-то свадьбу, прекратились и ежевечерние прогулки в цветнике. Каждое утро мы просыпались от звяканья ключа в замочной скважине и воплей Эдика. Аида заходила на кухню, принималась сооружать бутерброды, мыть, чистить и сокрушаться, что в доме грязь непролазная, прозрачно намекая на мою безрукость. Огородом она тоже завладела, заявив Давиду, что он и без того устаёт на работе, а ей совсем  не трудно прополоть несколько грядок.

Работа спорилась в ловких и умелых руках Аиды, и я, отстранённая от дел, то слонялась по двору, то слушала книгу в своей комнате, не вникая в сюжет. Жевала, переваривала, мусолила  досаду на бесцеремонную, но такую домовитую Аиду, на свою никчемность, на Давида, нежелающего указать своей бывшей на дверь.

Зато Эдик чувствовал себя, как рыба в воде, бешенная, неугомонная, глупая рыба, надо признать. Он носился с воплями по дому, разбрасывал вещи, включал телевизор на всю громкость. Обеды в компании Аиды и Эдика стали для меня испытанием. Я ела суп, приготовленный руками бывшей жены моего жениха, не ощущая вкуса, под аккомпанемент мерзкого хохота дятла Вудди и воркование сына и мамочки, ощущая себя лишней, инородной. Ошибкой, самозванкой, приблудной собачонкой. И Аида это чувствовала, она купалась, нежилась в моём бессильном раздражении, в моей неуверенности, в моих сомнениях и была со мной снисходительно- приветлива, дружелюбна и ласкова.

- Тебе не скучно? – участливо спрашивала она. – Вон, телевизор с Эдиком посмотри.

Ни дать ни взять, хозяйка, корящая себя за недостаток внимания к гостю.

Хотя, именно ею – хозяйкой она себя и считала.