Я не вижу твоего лица

Теперь повсюду лежали вещи Аиды и её сына. Расчёска на трюмо, несколько разноцветных машинок возле телевизора, тапки Аиды. Тапки Эдика. В доме пахло её духами.

Когда возвращался с работы Давид, начиналось обсуждение прошедшего дня, в котором я, конечно же, участия не принимала. Аида бойко вещала о том, что приготовила, где помыла, сколько рубашек погладила, сколько грядок прополола, как вёл себя милый Эдичка.

Я, устав от семейной идиллии, уходила к себе в комнату и вновь старалась погрузиться в сюжет книги, но не погружалась, а опять и опять переваривала, жевала и обсасывала свои обидки. От унижения, пренебрежения, насмешек Аиды, уколы которых я ощущала кожей, хотелось взвыть, но я терпела. А что мне ещё оставалось? Куда бы я ушла со своей гордостью в обнимку? И впрямь приблудная псина, ни дома, ни семьи, ни профессии, которой я могла бы заработать себе на жизнь. Диплом массажистки – не в  счет, какая теперь из меня массажистка, если от одного только слова «массаж» бросает в дрожь и накрывает парализующим ужасом?

Что касается родной Давидовой кровиночки, так не смириться, не тем более подружиться мне с ним не удалось, хотя, бог свидетель, я пыталась. Ребёнок не желал идти на контакт, на любой вопрос отвечал высовыванием языка, дурашливым смехом и гримасами.

- А чего это у тебя глаза такие? – спрашивал он, оттягивая уголки собственных глаз в стороны. – Ты же слепая! Слепая, слепая, слепая.

Ну не ругать же  шестилетнего мальчугана? Для этого есть мать, которая лишь звонко хохотала, принося мне фальшивые насквозь извинения.

- Ой, прости, Эдька мой ещё маленький, ты уж не обижайся на него.

А вечером все мы вчетвером шли гулять. Эдик гордо восседал   на плечах Давида, а меня хватала под руку Аида, демонстрируя моему жениху нашу с ней крепкую дружбу и горячую любовь.

- Ой, Кирченко, рискуешь ты, - дурачилась она, целуя меня в щёчку и обнимая   за плечи. – Вот сменим мы с Алёнкой ориентацию, да и будем жить вместе, что делать-то будешь?

Ядовитый поцелуй жёг кожу щеки, от липких лживых объятий чесалось тело, и хотелось тут же помыться.

- Обращусь в контору святой инквизиции, и вас обеих сожгут на костре, - смеялся Давид. – А если честно, то я очень рад, что вы подружились.

- Да мы уже как родные сёстры стали, - восклицала Аида, и меня начинали одолевать сомнения:

- А, может, я накручиваю, и Аида просто мне помогает? А, может, я просто ревную, завидую Аидиной красоте, умению выполнять работу по дому быстро и легко, тому, что у неё есть сын? 

Но все сомнения рассеивались, как только мы пускались в путь. Аида, Давид и Эдик весело болтали, что-то вспоминали, обсуждали общих знакомых. А я оставалась одна. Шла, ведомая Аидой, спотыкалась на многочисленных ступеньках пятигорских улиц и проклинала про себя и Давида с его семейством, и город, в котором нет ни одной прямой дороги, и свою дурацкую судьбу.

Но отвратительнее всего стали для меня вечера, когда Давид играл в баре со своей группой. Слоняясь бесцельно из комнаты в комнату, я старалась не думать о сладкой парочке. О толпе людей, приветствующей своих кумиров, о сцене, разноцветных огнях, рёве гитар и голосе Давида, доводящего до мурашек, до головокружения, до экстаза.  И с ним Аида, она рядом, на одной сцене. Оба красивые, талантливые, молодые – истинная пара. 

Я ложилась спать, и снилось мне что-то мрачное, тяжёлое, неприглядное. Давид возвращался ночью, обвивал моё тело горячей рукой, прижимал к своей груди. Я тоже льнула к нему, вдыхала его запах, целовала неистово, словно ставя печати. Мы занимались любовью, и все мои обиды забывались под натиском нежности, в пучине  страсти. Но наступало утро, скрежетал ключ, и в нашу жизнь опять врывалась Аида.

Глава 26

Вопли Эдика не просто раздражали, они бесили, доводили до белого каления, выводили из себя. Мальчишка  представлял себя то Человеком пауком, то Бетменом, то гадзиллой. И все эти его роли были одна другой крикливее и бестолковее.

Диванные подушки летели то на пол, то в кого-нибудь из взрослых,  попадая то в грозящую свалиться люстру, то в горшок с кактусом. Ножки стульев, столешница кухонного стола, холодильник всё было обмотано туалетной бумагой, плед, сорванный всё с того же многострадального дивана, скомканный и наверняка грязный, валялся в прихожей, а из холодильника выброшены на пол все продукты. Платяной шкаф тоже подвергся нападению. Все вещи, безобразной кучей были сброшены на пол, и юный вандал с удовольствием топтал их своими ножками.

Раздражение вскипало во мне и пузырилось, как вскипает и пузырится бульон на плите. А мамаша шалунишки- Эдика мило беседовала с Давидом, словно ничего не происходило. Хотя. для неё такое поведение ребёнка, наверное, было нормой. И плевать, что ребёнок топчет чужие вещи, и швыряет чужие продукты. И Давид хорош, весело смеётся над какой-то шуточкой, сказанной Аидой. Конечно, мы же старые друзья, коллеги по цеху, бывшие любовники и родители общего чудовища.