Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

Мысли подступают к точке невозврата, в которой Уильямса замыкает, слабо потряхивает и бьет давно забытой паникой и страхом. Альфред плохо разбирается в людях, в отличие от Мэтта, но сейчас ясно понимает, что творится с другом и прижимает его крепче к себе. Как бы Мэтт ни вел себя, каким бы самостоятельным ни был, ему всего девятнадцать, он еще ребенок по сути, а некоторые вещи не стираются из памяти с годами.

— Отец, да? — Джонс шепчет это на грани слышимости. Мэтт кивает, благодарный за то, что не приходится договаривать вслух — Ал и так все прекрасно знает, единственный, помимо папы-омеги и самого Мэтта.

В гостиную неторопливо заходит Ваня и ставит на журнальный столик две кружки с какао. Он кидает лишь мимолетный взгляд на альф и уходит прочь, понимая, что сейчас явно не стоит мешать выговариваться. Мэтт смотрит куда-то в пустоту, пока Джонс обдумывает, как лучше поступить. Он бы предложил забыть про Джеймса, как про страшный сон, так как этот тип до сих пор настораживает его и не внушает доверия, но видит по глазам, слышит по голосу Мэтта, насколько тот влюблен. Он не отступится, даже будучи отвергнутым. Альфред не сильно верит в детские сказки про истинные пары, но почему-то уверен, что его привязанность к Ване и Мэттова к Джеймсу — что-то сродни. А потому остаться без этого человека будет не смерти подобно, а чем-то куда более страшным.

— Мне кажется, он тебя просто испытывает, — тихо говорит Ал, спустя некоторое время. — Ну, знаешь, омегам часто достается от альф, и черт знает что выпало на его участь. Вот и теперь, кидается словами, потому как привык к совсем иному, может, хочет из равновесия вывести, доказать себе что-то, не знаю, — Альфред прикидывает все, что знает об этом человеке и кивает сам себе — это смотрится наиболее логично. — А так как ты на типичных альф не очень-то похож, то твои поступки кажутся ему странными, неправильными и настораживают еще сильнее. Потому он и злится.

— Но слова… — Мэтт хочет возразить, но доводы Альфреда кажется вполне разумными.

— Всего лишь слова, — говорит Джонс. — Ты сам говоришь, что он разительно отличается от образа, который создает себе. Джеймс не похож на мазохиста, чтобы из упрямства встречаться с тем, кто ему противен, так что… — Альфред разжимает объятия и тянется за кружкой, которую тут же всовывает Мэтту в прохладные ладони. — Мне кажется, нет поводов для беспокойства и нужно лишь время, чтобы он привык к тебе. Пей, это вкусно, — он кивает взглядом на чашку.

— Ладно, — соглашается Мэтт. — Тогда просто подожду, — он поджимает губы и неторопливо глотает горячий напиток. — Вкусно, — благодарно шепчет он.

Остаток вечера проходит куда приятнее за какао и расслабляющей болтовней. В какой-то момент к ним присоединяется Ваня, и даже с ним Мэтт быстро находит общий язык. Он уходит из дома далеко за полночь, хотя Альфред и настаивает на ночевке. Но Уильямсу сейчас необходимо обдумать все до конца, взвесить свои поступки и поведение Джеймса, чтобы понимать, в каком направлении двигаться. Ну, и он совершенно не хочет мешать Алу еще и ночью.

***

— Славный парень, — Ваня домывает посуду, когда на кухне показывается задумчивый Альфред.

— Мне хочется хорошенько встряхнуть этого Джеймса, чтобы он, наконец, прозрел, — вздыхает Джонс, подходя ближе к Брагинскому и втягивая успокаивающий медовый аромат в легкие. — Но Мэтт меня убьет, если хоть пальцем его трону, — останавливает сам себя он.

— И будет прав, — пожимает плечами Ваня. — Они должны разобраться со всем сами, а любое вмешательство со стороны только усугубит ситуацию.

— Я знаю, — Альфред соглашается, но не перестает кусать губы.

Он дышит глубоко, и все явственнее пропитывается этим запахом, словно сливается с ним. Ваня убирает тарелки наверх и совсем не возражает, когда Джонс утыкается носом в загривок, а его горячие ладони опускаются на мягкие бока. Запах Альфреда тоже везде, и Брагинского все сильнее ведет с каждым вздохом, все больше наполняет естество и сворачивает все внутри в тягучее, томительное ожидание. Кончик носа Джонса щекотно водит по шее. В голове зыбкий, пустой туман, а тарелка выскальзывает из пальцев в раковину, но не разбивается.

— Ох…

Ваня успевает схватиться за край раковины, когда слабая судорога проходит яркой волной по всему телу. Перед глазами ползут черные пятна от разом прилившей к голове крови, а Альфред сзади сразу как-то замирает, принюхивается, столбенеет. Ваня прекрасно понимает, что это означает, и первой мыслью бьется паническое желание сбежать. Ведь кто знает, как отреагирует Альфред на такого Брагинского, который не контролирует себя, вообще себе не принадлежит, бьется в чужих руках. Но мысли о побеге выбиваются вместе с дрогнувшими на боках ладонями, вместе с сильнее втянутым воздухом у самого основания шеи, отчего сладко и ощутимо ползет слабая дрожь.

— Ваня?..