Я никого не хотел убивать

— Вскоре после того, как я улеглась, раздался Леночкин голос. Она стучала в дверь Ивана Никанорыча и просила открыть.

— Не было такого! — возмутилась Татьяна.

— Как не было? — воспротивилась Безымянная. — Леночка из всех сил колошматила в его дверь. Она хотела с ним серьёзно поговорить…

— Если я правильно понял, Иван Никанорович впустил её в свою комнату? — деликатно поинтересовался я.

— О чём они там разговаривали, конечно, не знаю. Да и время было уже позднее. Тут-то Леночка как раз и вскрикнула! Я, правда, дверь не открыла, но в замочную скважину посмотрела…

Инна Алексеевна поняла, что ступила на запретную территорию, но что-либо изменить было уже невозможно, поэтому сконфуженно посмотрела на Лихачёву.

— И что вы там увидели? — поспешно спросил я, не позволяя женщинам вступить в словестную перепалку.

— Леночку и увидела! Девчушка была в разорванной кофточке. Заливаясь горючими слезами, метнулась в свою комнату.

Я удивился тому, что она говорила так спокойно, словно, вернувшись с улицы, рассказывала о превратностях осенней погоды.

— Насчёт слёз, вы, конечно, утрируете? — как можно мягче засомневался я.

— Ничего не утрирую! — возразила Безымянная. — Леночка не просто плакала, а прямо-таки рыдала, громко и судорожно.

Она перевела осторожный взгляд на Лихачёву, затем вновь обратилась ко мне:

— Если не верите, то спросите у Танечки, как этот изверг мог оскорбить абсолютно любого человека, тем более легкоранимую девушку…

В её глазах мелькнула обида.

— Это уж точно! Нас, женщин, до слёз доводил, а беззащитную девчушку подавно мог обидеть, — подтвердила Лихачёва.

— Ну, хорошо, — согласился я. — Допустим, Иван Никанорович повздорил с Татьяной Зиновьевной, мимоходом оскорбил Леночку, а что же произошло потом?

Я вопросительно уставился на Безымянную и уточнил свой расплывчатый вопрос:

— Всё-таки, Инна Алексеевна, постарайтесь вспомнить: к нему, случайно, кто-нибудь из посторонних людей не заходил?

— Когда?

— Сразу после того, как Леночка вернулась в свою комнату.

— За последние трое суток никого из посторонних я не видела, — уверенно заявила она.

— Может, к вам самим заходили какие-нибудь гости, и, уделяя им внимание, вы не заметили незнакомых людей, посетивших вашего соседа?

— Нет, нет и ещё раз нет! — вспыльчиво повторила она. — Никаких гостей ни у меня, ни у Ивана Никанорыча в тот вечер не было…

Безымянная произнесла эти слова таким уверенным тоном, что я не мог сомневаться в правдивости её слов.

— Подождите, Инна Алексеевна, — недоумённо сказал я. — Когда вошли в эту комнату, вы громко заявили, что знаете, кто убил Ивана Никаноровича…

Она попыталась улыбнуться, но улыбка почему-то замерла на её губах. Возможно, она мельком взглянула на Татьяну и увидела каменное выражение её лица.

— Я от своих слов не отказываюсь, — ни секунды не мешкая, ответила Безымянная.

— Но вы буквально минуту назад сказали, что никто из посторонних в квартиру не заходил…

— Нет, не заходил…

— В таком случае, судя по вашим показаниям, дочь Татьяны Зиновьевны была последней, кто видел его живым? Отсюда следует вывод…

— Ничего из этого не следует! — напористо возразила она. — Я вам официально заявляю, что Леночка к убийству Ивана Никанорыча никакого отношения не имеет!

— Тогда кто имеет?

Я почувствовал, что айсберг моего ледяного терпения начинает усиленно таять.

— Татьяна Зиновьевна к убийству не причастна. Леночка ни в чём не виновата. Ваша восьмидесятилетняя соседка Ирина Александровна вообще ни при чём…

— Павел Николаевич! Она не то что убить человека, без посторонней помощи таблетку анальгина принять не сможет, — высказалась Лихачёва, до этого момента безропотно наблюдавшая за нами, практически оставаясь молчаливым свидетелем происходящего.

— Посторонних людей здесь не было… — следуя логическому мышлению, подчеркнул я.

Как ни странно, но мне до сих пор с блеском удавалось изображать из себя первоклассного детектива, обладающего стальными нервами. Во всяком случае, ни у одной из женщин я не вызвал ни малейших подозрений насчёт моей профессиональной компетентности. Теперь я просто не имел морального права упасть в грязь лицом, и, во что бы то ни стало, не должен был их разочаровать. До того момента, пока не опущен занавес, я не мог позволить себе уйти со сцены в середине разыгравшегося спектакля. Именно поэтому, слегка покачав головой, я окинул её укоризненным взглядом и заговорщицки произнёс:

— Вы тоже из своей комнаты никуда не выходили…

Обе женщины, как по команде, переглянулись между собой, потом перевели взгляд в мою сторону.

— Что вы так удивлённо на меня смотрите? — поинтересовался я. — Никто не виноват, а в соседней комнате лежит разлагающийся труп Ивана Никаноровича…

Я хлопнул в ладоши и возмущённо произнёс:

— Мало ли, взял и умер человек! Такое иногда случается. Но вот незадача… У него в горле застряло лезвие ножа…

Неопровержимые рассуждения мне самому показались несколько преждевременными, но отступать было поздно. Я преднамеренно выждал пару минут, чтобы дать возможность двум милым соседкам сосредоточиться и собраться с мыслями, после чего твёрдо заявил: