— Так спрашиваете, как можно ударить? — произнёс я, в очередной раз, поднимаясь со стула и вновь обращаясь непосредственно к Инне Алексеевне: — Можно снизу вверх, а можно и сверху вниз…
— Сверху! — не задумываясь, ответила она.
— Из чего следует, что Иван Никанорович гораздо ниже вас ростом… — подметил я.
— Снизу! Я ударила его снизу…
Незначительная оплошность, допущенная Безымянной, ввергла Татьяну в замешательство. В эту минуту в ней существовало одновременно две женщины. Одна выступала в роли давней верной подруги, другая страдала от материнского горя. Она искренне сочувствовала Инне Алексеевне, но ещё больше переживала за дальнейшую судьбу собственной дочери.
— Можно нанести смертельный удар ножом слева направо, а можно и наоборот, справа налево… — продолжил я, и тут же подсказал: — Люди, которые левой рукой владеют гораздо лучше, чем правой, обычно оставляют на своей жертве нанесённые удары именно с правой стороны. Конечно в том случае, если не нападают сзади…
Неожиданно для себя самого, я добился желаемого результата. Инна Алексеевна была в растерянности, и запуталась до такой степени, что вообще не знала, как правильно ответить на совершенно простой вопрос.
— Ткнула этому негодяю в шею. А попала, в горло, гортань, трахею или ещё куда, я не знаю. Не медицинский работник… — в замешательстве пробурчала она. — Да и какая разница, с какой стороны был нанесён удар? Не понимаю, при чём здесь левша или правша? В тот момент я об этом не думала…
Её голос прозвучал менее уверенно.
— Иван Никанорович в момент нанесения вашего удара стоял, выпрямившись во весь рост, или сидел на стуле? — не позволяя ей сосредоточиться, поинтересовался я.
Инна Алексеевна беспомощно посмотрела на меня, но ответила:
— Стоял…
— А быть может, он лежал на диване, закинув руки за голову, и спокойно наблюдал, как вы подходите к нему с ножом?
— Нет.
— Что нет?
— Он стоял…
— Вы в этом уверены?
— Да. Я в этом абсолютно уверена…
Её голос заметно дрогнул.
— В таком случае, Инна Алексеевна, теперь у меня точно есть все основания вам не доверять. Вернее сказать, есть некоторые сомнения…
— Можете верить, можете не верить, но это я ударила его ножом! — возмущённо сказала Безымянная.
— Если перед тем, как получить смертельный удар лезвием ножа по горлу, Иван Никанорович, стоял, выпрямившись во весь рост, то значит, вы его не убивали! Следовательно, и удар ножом по горлу ему не наносили! — со всей серьёзностью констатировал я.
— Это вы так решили?
Её лицо исказилось от возмущения.
— В таком случае, мне теперь понятно, почему в нашей стране усиленными темпами растёт преступность! — съязвила она. — Если такими серьёзными делами занимаются мягкотелые следователи вроде вас, то чему удивляться…
Я был морально готов к любым её высказываниям и воспринимал их не как грубость, а как крик души несчастной женщины, измученной отчаянием и безысходностью.
— Обычно ни один представитель уголовного розыска не будет преждевременно разглашать полученную информацию… — размеренно произнёс я. — Есть вещи, которые…
Мне не удалось высказать свою мысль до конца, потому что Инна Алексеевна меня грубо перебила.
— И вы, Павел Николаевич, придерживаетесь тех же самых правил? — цинично поинтересовалась она.
— Почему бы и нет? Во всяком случае, до тех пор, пока не закончено расследование, категорически не рекомендуется с кем-либо откровенничать, — пояснил я.
— При любых обстоятельствах, или всё же имеются исключения? — вклинилась в разговор Лихачёва.
— Даже в том случае, если во время осмотра места преступления будут обнаружены некоторые нюансы, которые явно превалирует над свидетельскими показаниями, — размеренно ответил я. — Но исключения из правил, разумеется, никто не отменял. Всегда может произойти что-то непредвиденное и непредсказуемое, требующее особого индивидуального подхода.
Лихачёва в знак согласия кивнула головой, но по выражению её лица было ясно, что она не поняла смысл моего высказывания. Инна Алексеевна оказалась значительно проворнее подруги, поэтому сразу спросила:
— Значит, при любом раскладе, Павел Николаевич, вы не станете с нами откровенничать?
Несмотря на некоторые её недостатки, увенчанные дамскими сигаретами и приплюснутым утиным носиком, она, тем не менее, была изысканно, поразительно красива. В крайнем случае, по-своему весьма привлекательной и симпатичной. Даже несмотря на временную вспыльчивость, она по-прежнему оставалась такой кроткой, нежной и хрупкой, что мне захотелось её приласкать, как маленькую наивную девочку. Но вместо этого я посмотрел на неё с лёгкой улыбкой и тихо произнёс:
— Здесь, Инна Алексеевна, вы явно ошибаетесь. У меня совершенно иные планы на этот счёт.
— Неужели?
Постоянные нападки и искусственно изображённая решимость не сделали из неё гордую красавицу, напротив, если буквально секунду назад она явно начинала мне нравиться, то теперь непроизвольно стала походить на ворчливую дряхлеющую маразматичку. В какой-то момент мне даже померещилось, что с её лица начал сползать весь макияж, и передо мной появился облик старой озлобленной ведьмы.