Я никого не хотел убивать

Для меня стало полнейшей неожиданностью, когда каждая из двух здравомыслящих и законопослушных женщин попыталась убедить меня в том, что именно она совершила убийство. Однако, глядя на них, у меня в душе не было ничего предосудительного. Я искренне верил, что их действия не являлись спонтанными, исходили от чистого сердца и были продиктованы самым наивысшим чувством, которое называется человеколюбием, когда, не думая о возможных последствиях и не заботясь о собственном благополучии, стараешься облегчить горькую участь близких и дорогих для тебя людей.

— Инна Алексеевна, надеюсь, вы понимаете, в чём признаётесь? — официальным тоном уточнил я. — Убить человека, это ведь не горсть пшена высыпать на крышу дорогой иномарки, которую нерадивый хозяин опрометчиво припарковал возле вашего палисадника.

— У меня нет палисадника и при чём здесь горсть пшена? — растерялась Безымянная.

Она недоумённо пожала плечами.

— Есть такое правонарушение. Озлобленные, или же попросту недалёкие, завистливые люди, преднамеренно высыпают пшено на крышу чужого автомобиля. Со всех сторон немедленно слетаются дикие голуби… — слегка прищурившись, ответил я. — А дальше и объяснять не нужно. Несколько минут, и острые птичьи клювики делают своё чёрное дело. Верхняя часть кузова такого автотранспорта мгновенно приходит в негодность.

— Вы на что намекаете?

Она не лгала, не хитрила и тем более не кокетничала. Она и впрямь не поняла смысл моего высказывания.

— Ради сравнения, — простодушно ответил я. — За порчу частного имущества могут ограничиться наложением административного штрафа, а за то, в чём вы признаётесь, последует арест и длительное заключение в местах не столь отдалённых.

Её глаза бесцельно блуждали по комнате, а подведённые чёрной тушью реснички завибрировали так быстро, словно крылышки стрекозы при дуновении лёгкого ветерка.

— Ни в коем случае не хочу вас обидеть, но не верю ни единому вашему слову, — безапелляционно опротестовал я. — Не забывайте, что благими намерениями устлана дорога в ад!

Мне надоело препираться. Я окинул строгим взглядом обеих женщин и въедливо поинтересовался:

— По-вашему, я похож на круглого идиота? Почему вы, обе вместе и каждая по отдельности, упорно пытаетесь ввести меня в заблуждение? Стараетесь убедить в том, чего никогда не совершали, да и совершить не могли!

Инна Алексеевна посмотрела на меня взглядом разъярённой пантеры.

— Любой участковый, а тем более опытный следователь, вне всяких сомнений согласится с тем, что вы убили Ивана Никаноровича, — рассудительно произнёс я. — Но при этом обязательно поинтересуется, что было дальше…

— В каком смысле?

— В самом прямом. Он непременно захочет уточнить, что вы стали делать после того, как ударили ненавистного соседа ножом по горлу?

— Я… э-э-э… предусмотрительно обтёрла рукоятку ножа чтобы не оставить на ней своих отпечатков… — с запинкой проговорила Инна Алексеевна.

— Но перед этим с холодным равнодушием наблюдали, как он захлёбывается собственной кровью и у вас на глазах умирает в мучительных конвульсиях?

— Он погиб почти мгновенно! Буквально через пару минут я уже вернулась в свою комнату, — поведала Безымянная. — Только успела прикрыть за собой дверь, а тут и Танечка вышла в прихожую. Я видела в замочную скважину, как она прямым ходом направилась к Ивану Никанорычу…

Инна Алексеевна смерила меня победоносным взглядом, после чего с готовностью произнесла:

— Когда эта милейшая женщина обнаружила нашего соседа убитым, уже никто не смог бы её переубедить в том, что это не Леночка лишила его жизни…

— В таком случае, позвольте провести небольшой эксперимент… — задумчиво и сдержанно предложил я.

— Пожалуйста, проводите хоть тысячу экспериментов! — вспылила она.

Я с удивлением смотрел на эту хрупкую женщину, одетую в китайское кимоно, и не мог поверить, что она может быть до такой степени решительной и упрямой.

— Если вы смогли совершить пусть даже непреднамеренное убийство, в чём даёте признательные показания, то для вас не составит особого труда убедить меня в правдивости ваших слов, — вновь сосредоточившись на расследовании, подчёркнуто вежливо подметил я.

— Задавайте свои каверзные вопросы. Я отвечу на все… — согласилась она. — Надеюсь, коллегия присяжных заседателей учтёт моё чистосердечное признание?

Она восторженно подняла на меня глаза, будучи уверенной, что её реплика удалась и была высказана как нельзя кстати.

— В этом можете не сомневаться! — подтвердил я. — Но только в том случае, если вас вообще признают виновной…

Вытащив из внутреннего кармана пиджака гелевую авторучку в пластиковом корпусе, я подал её Инне Алексеевне.

— Пожалуйста, покажите, как вы ударили Ивана Никаноровича, — попросил я.

— Что значит, как ударила? — смутилась она. — Ткнула ему в горло…

Лихачёва не отрывала от нас изумлённого взгляда, и точно так же, как Безымянная, не могла понять, с какой целью я задал вопрос, показавшийся обеим женщинам абсолютно бессмысленным и нелепым.