Я никого не хотел убивать

Мне вдруг захотелось пододвинуться к ней поближе, высказать всё, что я о ней думал, затем встать и уйти. К тому же, по моим самым скромным подсчётам, Безымянная наверняка выкурила сигарету, и теперь либо сплетничала с Татьяной Лихачёвой, либо давно вернулась в свою комнату. Тем не менее, я не решился снизойти до грубости.

— Если хотите, могу попросить Татьяну Зиновьевну, и она вскипятит вам чайник, — засуетился я. — Мне самому нетрудно, но здесь я совершенно посторонний человек…

Я участливо посмотрел на неё.

— Мне от тебя ничего не нужно! — вспылила Ирина Александровна. — Всю жизнь боялась, что в старости воды подать будет некому. Вот, постарела! А пить-то перед смертью не особо и хочется. Да и зашёл ты ко мне по серьёзному делу, а не ради того, чтобы со мной чаи гонять…

Мне показалось, что в её голове, убелённой редкими седыми волосами, зачёсанными назад и приколотыми гребешком, сделанным из дешёвой пластмассы, наступило просветление.

— По-моему, ты постоянно думаешь о чём-то своём, или я ошибаюсь? — внезапно спросила она.

Её вопрос обрушился на меня так же стремительно, как может обрушиться снежная лавина, сорвавшаяся с вершины горы.

— Я вас очень внимательно слушаю… — экспромтом ответил я. — Просто немного отвлёкся…

Я глазами указал ей на пожелтевший портрет курсанта военного училища, который красовался на самом видном месте в центре застеклённого серванта. У меня не возникло ни малейших сомнений насчёт того, что этим курсантом был именно её единственный сын, который служил на Дальнем Востоке и, судя по предполагаемому возрасту, вероятнее всего, в звании капитана или майора, если вообще не успел выйти в отставку на заслуженный отдых.

— Не сомневаюсь, что благодаря хорошему воспитанию он сумел многого достичь, — изрёк я первое, что взбрело в голову.

Ирина Александровна какое-то время помолчала, словно собирала воедино разрозненные мысли, затем с глубоким вздохом произнесла:

— Да, это мой мальчик. Моя кровиночка…

Я не собирался окунуться в атмосферу пустой болтовни, которая и так постепенно засасывала меня словно болотная топь, но тем не менее миролюбиво слебезил:

— Почему-то мне кажется, что вы всегда были любящей, но строгой матерью…

С её лица сползла натянутая улыбка. Она несколько растерялась, но сразу успокоилась и, несмотря на то, что была встревожена то ли моим высказыванием, показавшимся ей нелепым и неуместным, то ли какими-то нахлынувшими воспоминаниями, озадаченно выдала:

— Моего сына выгнали из армии за систематическое пьянство. Его жена оказалась стервой! Ушла к другому мужчине. Променяла офицера на какого-то незаурядного сантехника.

Мне нужно было сначала как следует подумать, и лишь затем произносить свои мысли вслух, но теперь что-либо менять уже поздно. Единственное, что мне оставалось, так прикинуться внимательным слушателем и лишь изредка отпускать ничего не значащие реплики.

— А ведь я сразу его отговаривала. Предупреждала, чтобы не спешил с ней расписываться, — внезапно разоткровенничалась старушка — божий одуванчик.

Она метнула на меня почти панический взгляд, но постаралась его завуалировать, не желая выглядеть в моих глазах немощной, всеми забытой и покинутой старухой. Но тем не менее, нашла в себе мужество и еле слышно пробормотала:

— Теперь о нём ни слуху, ни духу. Может, и вовсе помер…

Ей удалось произнести эти слова безразличным тоном, но она не смогла скрыть неизлечимую боль своей души.

— Много времени прошло с тех пор, когда видели сына в последний раз? — спросил я, испытывая к Ирине Александровне искреннее сострадание.

В этот момент я почему-то подумал о том, что не хотел бы дожить до глубокой старости.

— Слишком мало для матери, чтобы её сердце могло успокоиться, и чересчур много, чтобы не перестала надеяться на его возвращение.

— Извините! Не хотел показаться бестактным. Дурная манера: сначала говорить, а потом думать… — виновато произнёс я.

— Не волнуйся, Пашенька, и не кори себя понапрасну! — примирительно сказала она. — В твоём вопросе нет ничего бестактного. Это жизнь, и воспринимать её нужно такой, какая она есть.

Я уже был готов напомнить о своём отчестве, но, мельком взглянув на её морщинистое лицо и постоянно дрожащие руки, решил не осложнять без того натянутые отношения.

— В любом случае, вам не за что себя корить. Вы не только вырастили сына, но и смогли дать ему достойное образование, — продолжая лебезить, изрёк я. — А когда он стал взрослым, то выбрал свой путь. Это его жизнь, его судьба…

С точки зрения логики, напоминание о пропавшем сыне было не вполне уместным, так как несколько сужало сферу духовного общения.

— Возьмём, к примеру, вас… — желая как можно скорее сменить столь щепетильную тему, продолжил я. — Как бы там ни было, а ведь вы нашли своё место в жизни! Не ожидая чьей-то помощи со стороны, вы могли надеяться лишь на себя, и поэтому были одержимы работой. Целиком и полностью посвятили себя любимой профессии…

Я не мог и подумать, до какой степени оказался прав в своём поспешном предположении.