Мой брат Пеппи смог избежать призыва в армию. Когда ему пришла повестка, он несколько дней ел одну лакрицу. На медосмотр он явился с зеленой мочой и температурой под сорок. Еще чуть-чуть, и он бы умер от отравления. В итоге он стал каменщиком, Пеппи, работал где-то в районе Сондрио в небольшой компании, которая возводила модульные здания для генеральных штабов. Одним дождливым днем он приехал на автобусе навестить нас, не один, а с хрупкой голубоглазой девушкой, нарядной и элегантной. Ее звали Ирена, как ма. Он сразу же заявил, что они собираются пожениться, и я не поверила. Я думала, Пеппи хочет только бродить по свету.
На свадьбе было десять человек. В тот день мама попросила меня нарядиться и одолжила мне жемчужное ожерелье, которое она сама надевала лишь однажды, когда выходила замуж. За столом я сидела рядом с ней – семья Ирены говорила на странном диалекте, и я как могла пыталась перевести то немногое, что понимала. Я съела все, но только чтобы набить желудок. Я чувствовала себя одичавшей и жаждала одиночества. Думала о хлеве и животных и не могла дождаться, когда можно будет к ним вернуться. К тому же герань в гостиной навевала на меня меланхолию. Мне вспоминались поцелуи Барбары и лицо Майи. Вспоминался Эрих, который в день свадьбы нацепил бабочку, которая была ему слишком тесной, а я хотела как можно скорее снять ее с него. И вспоминалась ты: когда я выходила замуж, ты была лишь желанием, о существовании которого я даже не подозревала.
В конце праздничного обеда мой брат сказал, что рад стать мужем Ирены и без нее кто знает, какой ужасной могла бы стать его жизнь. Не знаю, как так вышло, но мы с Пеппи никогда не вели себя как брат с сестрой. Наша привязанность друг к другу всегда была абстрактной. Он говорил мне, что часто вспоминает воскресные дни, которые мы проводили все вместе, или как он щекотал маму за то, что она не смеялась над его клоунадой. Еще он говорил, что в Сондрио ему хорошо, а по Курону он не особо скучает.
– Мне нравится быть каменщиком, па бы мной гордился.
– Он и без этого был бы горд тобой, ты был его любимчиком.
– Помнишь, какой отвратительный у него был характер?
– Да нет же, он был мягким как масло! – запротестовала я.
– Может быть, с тобой он и был мягким, но со мной он был твердым как камень! – усмехнулся он.
На следующий день мы пошли с ним возложить цветы на кладбище. По пути он меня успокаивал, что Эрих вернется целым и невредимым, потому что с Гитлером мы все в безопасности, даже итальянские солдаты.
– Я отравился лакрицей, потому что я трус, но я верю в Гитлера, – сказал он, глядя на надгробие па.
– Если бы ты пошел на войну, тебя бы тоже отправили в Силезию или еще куда подальше, как всех, кто ушел воевать за Рейх в тридцать девятом.
– Я уверен, что война закончится для нас хорошо, – повторил он, игнорируя мои слова.
– У па твоей уверенности не было, – возразила я, указывая на могилу.
Когда Пеппи, Ирена и ее семья сели в автобус, я пошла в коровник доить коров, но у меня заболели руки. Ма пришла мне помочь и сказала, что, если так пойдет дальше, коровы заболеют, у них разовьется мастит, а потом их мычание разбудит нас посреди ночи и я найду их корчащимися на земле от боли. Тогда я начала сжимать вымя коровы изо всей силы, пока не перестала чувствовать боль в ладонях. Ма похлопывала меня по спине и говорила:
– Соберись, дочка, не теряйся в мыслях.
Для нее мысли были самым большим врагом.
По средам ко мне приходила Майя. Я спускалась с гор до того, как тень взберется на склон Ортлеса, вытирала пот и надевала чистое платье. Ма была рада, когда приходила Майя. Она взбивала сливки и клала нам по большой ложке в молоко.
– Чтобы все было съедено, – командовала она, – завтра сливки затвердеют, и придется ножом отскабливать.
Мы с Майей ездили на велосипедах к реке. Наблюдение за стройкой позволяло мне чувствовать себя ближе к Эриху. Бульдозеры разворотили все, повалили лиственницы и ели, прорыли огромный канал. Грузовики ездили туда и обратно из Валлелунги, перевозя грунт и камни из карьера, которые затем складывались в ямы. Теперь представить себе плотину было проще. В Сан-Валентино они построили огромное водохранилище, которое питало электростанции в Глоренце и Кастельбелло. Мы с Майей смотрели на все это в ужасе. Мы наблюдали за рабочими, похожими на пчел, смотрели, как они размечают землю, по которой затем двигаются бульдозеры, поднимая облака пыли. Если мы пытались задать вопрос кому-то из карабинеров, охранявших рабочую зону по периметру, они лишь хмурили брови, ничего не отвечая. Однажды в воскресенье мы ехали весь день и доехали до Глоренцы. Там мы увидели такие же стройплощадки, сотни машин и тысячи рабочих, механически повторяющих те же самые действия. Вся долина попала в заложники. На наших глазах, с нашего молчаливого согласия.