Я остаюсь здесь

Однажды утром, когда Эрих пошел на охоту, я начала исследовать русло обмелевшей речушки. Я, как дурочка, думала, что найду там рыбу, а вместо этого мне еле-еле удалось наполнить флягу водой, раздробив лед. Наткнувшись на крестьянский дом, я постучалась. Дверь мне открыла женщина. Я рассказала ей, что мы дезертиры, пытающиеся добраться до Швейцарии. Она дала мне банку супа и флягу вина. Я поклялась ей, что вернусь, чтобы заплатить. И торжественно направилась к пещере, представляя себе, как бледные губы Эриха расплываются в улыбке. С полным ртом он сказал бы: «Осталось терпеть на день меньше», и мы бы выпили вина, наслаждаясь тем, как оно растекается по желудку.

Я медленно поднималась между деревьев. Ноги проваливались в сухой снег, как в старую соль. Я думала о Эрихе, который наверняка разгребает снег – это была часть нашей ежедневной борьбы. Я услышала голоса. Немецкие голоса, настойчиво задающие вопросы. Пещера была в десяти шагах от меня. Я вытянулась, чтобы посмотреть, что происходит. Солдаты стояли ко мне спиной и повторяли: «Партизан? Дезертир?» Эрих не отвечал. Я затаилась. Две птицы пристально смотрели на меня с ветвей. Я легла животом в снег. Холод пронизывал мою грудь. Теперь я видела их хорошо. Они продолжали допрашивать его, Эрих молчал. Я вытащила пистолет. В нем было всего шесть патронов. Я крепко сжала его. Прицелилась в спину первого, и он упал с тупым стуком. Другой резко повернулся, и я выстрелила ему в грудь. Из его уст вырвался хриплый крик. Я продолжала стрелять по телам, пока в пистолете не кончились патроны. Эрих сидел, парализованный, прижавшись спиной к скале. Он смотрел на меня стеклянными глазами, не узнавая. Я встряхнула его, как ветку, покрытую снегом, и прошипела, чтобы он шевелился. Тогда он помог мне подобрать с земли оружие немцев. Одно для меня, другое для себя. Мы испачкались в их крови. Мы обыскали их пальто, рассовали себе по карманам найденные у них банкноты. В одном из кошельков было много марок. Этих денег хватило бы на то, чтобы купить еды у крестьян и заплатить за гостеприимство на ферме. Мы перетащили тела в пещеру. Сверху я бросила пустой пистолет, и мы припорошили их снегом. Снег, который выпадет этой ночью и в последующие дни, похоронит их навсегда.

Мы двинулись дальше наверх, в гору. Наши шаги были быстрыми, как у убийц. На тяжелом мокром снегу мы оставляли следы. В руках мы сжимали пистолеты. Сердце колотилось, будто кто-то бил нас в грудь кулаком.

– Здесь есть и другие следы, – сказал Эрих, – Должно быть, они добрались и сюда.

Мы сменили направление. Маршировали, как солдаты, молча. Когда обнаруживали следы животных или обуви, меняли маршрут. Наши руки потрескались от мороза.

– Где мы? – спросила я, когда солнце скрылось за горой.

– Вон там швейцарская граница, – сказал он.

– А где ферма? Где эта ферма? – кричала я на грани отчаяния.

– Где-то недалеко, – растерянно отвечал Эрих.

Ноги больше не держали. Я была уверена, что через несколько часов мы будем мертвы. Когда я упала на землю, Эрих приказал мне немедленно встать и ни при каких обстоятельствах не прекращать идти.

– Если мы остановимся, то умрем от холода.

Не было больше деревьев. Не было больше ничего, только снег.

– Посмотри туда! – сказал Эрих. Сил крикнуть у него уже не осталось. Посреди метели виднелось крошечное каменное здание. Мы приблизились. Это была круглая часовня, на остроконечной крыше которой возвышался крест, напоминающий плюмаж. Изнутри не доносилось никаких голосов. Эрих открыл дверь. Трое мужчин резко встали. Что-то крикнули по-немецки. Прозвучал выстрел.

– Не стреляйте! – заорала я.

Мы подняли руки вверх, руки, которые все еще крепко сжимали пистолеты. Эти пистолеты стали продолжением наших тел.

– Мы не солдаты! Мы не нацисты и не фашисты! – закричала я.

Они переглянулись.

– Вы дезертиры? – спросил один из них, опустив оружие.

Мы закивали. Они приказали нам убрать пистолеты. Мы попросили их сделать то же самое. Мое лицо, несмотря на то что я казалась бродягой, видимо, успокаивало их.

Я буду всегда помнить этих троих. Отец, его неоднозначное выражение на вытянутом, как у козла, лице, его сплющенный нос, его толстенные очки, которые делали его лицо еще меньше.

Его бледных сыновей, на лице которых застыло изумление. Они напомнили мне Михаэля. Они бежали от немцев, а Михаэль охотился за теми, кто был против нацистов. И если бы он вошел туда, то убил бы их. Или они убили его.

Они ели хлеб без соли и как раз собирались разжечь огонь. Эрих помог им. Когда пламя затрещало, стены часовни будто ожили, и я трусливо поблагодарила Бога за то, что мне тепло.

Я достала из банку супа и флягу с вином.

– Вы видели солдат? – спросила я, подвигая провизию поближе к огню.

– Немцы знают, что дезертиры укрываются здесь, перед границей, – сказал блондин, отпивая вина.

– Вам нужно быть осторожными и по возможности не высовываться за пределы холма. Швейцарская полиция арестовывает дезертиров каждый день, – вмешался другой сын.