Я остаюсь здесь

В доме горел камин. По периметру единственной комнаты были разложены драные матрасы, на которых все спали. Пол был неровным, и от ходьбы по нему у меня слегка кружилась голова. Кожу стянуло от мороза, а эти пятеро смотрели на нас так, что становилось не по себе. От огня исходил такой жар, что казалось, будто он обжигает мои щеки. Я хотела сдержать слезы, но понимала, что больше не могу.

– Вы нацисты? – спросил мужчина средних лет.

– Нет, – ответила я.

– Фашисты?

– Нет, мы не фашисты, – помотала я головой.

– Мы не нацисты и не фашисты! – возмущенно сказал Эрих, – Мы никто, мы простые крестьяне, и я больше не хочу воевать!

– Мы друзья отца Альфреда, священника из Курона, – повторила я, и священник наконец улыбнулся.

Полная женщина передала ему записку, священник прочитал ее, взял нас за руки, обнял Эриха и сказал, что нам рады. Что мы можем остаться и помочь в поиске еды и в починке хлева, хотя животных у них уже не было. Полная женщина продала их на ярмарке, уверенная, что на войне нужны деньги.

– Но на войне деньги ничего не стоят, – сокрушенно вздохнул священник.

– Мы друзья по несчастью, – сказала дочь старика. – Нам пришлось бежать из Маллеса несколько недель назад.

– Мы оплатим аренду тем, что у нас есть, – сказал Эрих. – Мы знаем, какая это для вас жертва. Полная женщина кивнула и пригласила нас подвинуться ближе. Меня страшно клонило в сон и хотелось побыть одной. В доме было холодно, но этот холод не казался таким уж страшным после наших мытарств по снежной пустыне. Женщины слегка улыбнулись, когда я сказала:

– Если это может быть вам полезным, у меня в сумке есть сковорода, которую я дотащила сюда, хотя она вонзалась своей ручкой мне в спину всю дорогу.

Полная женщина звучно засмеялась, затем указала на дверь, ведущую на задний двор.

– Если придут солдаты, вам придется бежать со всех ног. Наш дом последний, не ищите другого жилья. В паре километров отсюда начинается Швейцария.

– Куда нам бежать, если они придут?

– На восток. Спускайтесь по склону, пока не увидите ряд сосен. Там есть несколько сараев.

Мы вернулись к огню. Пара средних лет изучала нас с головы до ног. Их дочь звали Марией. Она была немой и только завороженно глядела на нас своими глазами тряпичной куклы.

– Сегодня ночью будем дежурить только мы. Завтра, когда ты отдохнешь, придет и твоя очередь, – сказал старик Эриху.

Глава тринадцатая

На следующее утро пошел дождь. Священник молился со сложенными руками, облаченный в свою черную рясу, которая нагоняла на меня меланхолию. Мать занималась своими делами, стоя к нам спиной. Время от времени она говорила сыну:

– Не надо было тебе становиться священником, надо было жениться на Франческе.

– Я женился на Боге, мама, – терпеливо отвечал он.

У священника были узкие плечи и редкие волосы, лицо без возраста. Глаза черные, как ряса, которая нагоняла на меня меланхолию.

– Священники тоже могут дезертировать? – спросила его я.

Он улыбнулся своей обычной сочувствующей улыбкой и сказал, что он не дезертировал, а просто отказался подчиняться нацистам.

– Гитлер – язычник. Священники, которые слушаются его, недостойны Христа, – спокойно произнес он.

Он рассказал, что отец Марии ходит на охоту и заходит к одному крестьянину, который всегда дает ему что-нибудь. Пару колбасок, немного сыра. С тех пор как Мария стала немой, ее родители тоже почти не разговаривают. Двоюродные братья отца Марии раз в десять дней оставляют в секретном месте в горах мешок поленты и яйца. Еще он сказал, что никто из них не сможет вернуться в Маллес до окончания войны.

– А скоро закончится война? – спросила я его. Он молча развел руками. Эрих вышел на улицу и поговорил со стариком. Затем принялся убирать в хлеву, чинить кормушки и менять гнилые доски, прохудившиеся под весом снега. Я спросила полную женщину, как я могу быть полезной.

Тогда она мягко ответила, что мне следует отдыхать и чтобы я рассказала ей немного о своей жизни до войны. И я рассказала, что училась на учительницу, но фашисты не дали мне преподавать, что потом я была крестьянкой и в конце концов однажды ночью сбежала сюда, потому что мой муж решил дезертировать.

– Однажды нас убьют из-за того, что мы следуем за мужчинами, – прокомментировала она, указывая подбородком на своего сына, который снова молился.

Небо было ясным, и от снега отражался бледный матовый свет. Белый цвет не оставлял места для чего-либо другого. Полная женщина помешивала поленту, на моей сковородке тушился лук. Мне было приятно, что она использовала мою сковороду.

– На той неделе они вернулись с горным козлом, в прошлый раз – с фазаном. И в пятницу мы ели мясо, – с удовлетворением сказала она. – Интересно, найдут ли они что-то еще, мне очень нравится мясо.

– Нужно было съесть все очень быстро, потому что звери чувствуют запах, – добавил священник. – Ночью мы дежурим по большей части из-за них, а не из-за немцев. Против немцев мы ничего сделать не сможем.

– Они могут дойти сюда, так высоко? – спросила я.

Он опять развел руками, и его мать посмотрела на меня, как бы извиняясь: