Я подарю тебе меч (СИ)

Мир вокруг утратил большую часть цвета, но наполнился движением и запахами. Дух крови и стали царил над всем остальным. Вдали люди верхом на лошадях убивали других людей длинными серыми когтями. Молодой Волчице не было до этого дела: ведь у ее сосцов скулили шестеро голодных малышей. Седьмой все еще был в утробе, и той искрой человеческого разума, что еще оставалась в ней, Молодая Волчица понимала, что ему еще рано рождаться. Она прижала лапу — почему-то лишенную шерсти и с длинными, как у людей, пальцами — к животу, ощущая мягкие толчки своего нерожденного ребенка, и вдруг ясно осознала, что это будет девочка, маленькая волчица. А потом мать почувствовала, как к груди приливает молоко. Щенки запищали громче, но не могли добраться до еды — сосцы матери-волчицы закрывали грубые шкуры из тех, что носят люди, — и она нетерпеливо стащила их с себя и прижала двух малышей мордочками прямо в сползающие по коже теплые капли. Четверо других запищали настойчивее, требуя еды и себе, и она принялась гладить их по мягким шкуркам и уговаривать подождать своей очереди, ведь почему-то у нее оказалось только два сосца, как у человеческой женщины. Это удивило ее. Она попыталась завыть, и из горла вырвались лишь странные беспомощные звуки. Но затем она услышала, не ушами, а, скорее, сердцем, как далеко на севере ей ответил белый красноглазый зверь. Он был гораздо ближе, чем в прошлую луну, он был уже самостоятельным и большим, но тоже был ее сыном, и он горевал о ней. Она зацепилась за мысль о нем, это помогало хоть как-то удержаться и не дать омуту боли затянуть себя на самое дно.

Люди верхом на лошадях, пахнущие сталью и кровью еще больше прежнего, приблизились к ней, и Молодая Волчица, обхватив крепче щенков, оскалилась и зарычала, давая понять, что будет защищать своих детей до конца. У нее тоже был серый стальной коготь, пусть не такой длинный, как у них, но его бы хватило, чтобы пронзить сердце врагу. Люди окружили ее, люди в серых шкурах, несущие на палке развевающуюся на ветру белую шкуру с силуэтом зверя, очень похожего на ее саму, но никто из них не нападал. Они слезли с лошадей, а некоторые опустились на колени. Наверное, даже людям утомительно всегда ходить на двух ногах.

Один человек подошел совсем близко. Она насторожилась, но потом учуяла его запах: запах тела под шкурами и латами, почти забытый, но знакомый и родной запах своей стаи.

— Лиа, — позвал он, и это слово тоже было знакомо. Кажется, так ее звали, ту ее часть, что не бегала под луной на четырех лапах, а жила в продымленном шатре. Человек из ее стаи сел рядом с ней и укутал ее плечи своим плащом: — Сестра.

Его запах и звук его голоса подхватили ее и будто выдернули из объятий беспамятства и боли. Лианна сделала глубокий вдох и взглянула на брата, который в свою очередь с тревогой всматривался в ее лицо. Его собственное лицо было уставшим и постаревшим, с исчерченным морщинами лбом и побелевшими висками, и вместе с тем почти таким, каким она его помнила. На кольчуге и ножнах его меча была кровь. Может быть, кровь кого-то, кого она знала, но сейчас это было неважно. Рана от потери осталась и болела по-прежнему, но Лианна, наконец, смогла отделить себя от погибшей Серой Звездой, ее разум очистился. Она вновь обрела себя и обрадовалась этому, ведь в ней нуждались ее дети: и неродившаяся еще дочь, и взрослый сын, и шестеро маленьких беспомощных комочков, разомлевших от тепла ее груди. И Манс… Ее вдруг кольнуло осознанием того, что битва закончилась. Что же с ним стало?.. Лианна уже открыла рот, чтобы спросить брата, но тут же закрыла его. Она спросит чуть позже. Что бы ни случилось, этого уже не изменить. Бесновавшаяся в ней волчица успокоилась и свернулась клубком где-то в глубине сознания. Сейчас Лианне просто хотелось еще немного посидеть рядом с братом, вдыхая его запах. И она, наконец, вспомнила его имя: то слово, которым его называла.

— Нед, — прошептала она и уткнулась ему в плечо.

2.

До лагеря королевского войска было недалеко. Один из гвардейцев отдал Лианне свою лошадь, а Джори и Десмонд взяли всех щенков, кроме крохотной самочки с темной шерсткой, которую она пристроила у груди под одеждой. За Джори на длинной веревке тащилась коза, чье переполненное вымя сулило щенкам много молока.

— Что ты собираешься делать с этими зверями? — спросил Нед, когда она заявила, что не бросит щенков, даже если это будет стоить ей жизни.

— Это — лютоволки. Символ нашего дома.

— И что из того? — он нахмурился.

Лианну вдруг словно молнией ударило воспоминание:

«В дверном проеме, перекрывая последний свет заходящего солнца, стояла лютоволчица. В зубах она что-то несла. Подойдя к скамье, на которой спал Джон, она положила рядом с ним новорожденного щенка с белой шерстью и уже открытыми красными глазами. Не до конца проснувшись, ребенок потянулся и уткнулся лицом в мягкий мех».

Эта картина не вызвала боли, лишь глубокую печаль, с какой провожают последние лучи солнца перед долгой зимней ночью.

— Сколько у тебя детей, брат? — спросила Лианна.