Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Фельдмаршал нажал кнопку и вошедшему адъютанту что-то приказал. Самохина вывели в другую комнату, куда минут через 30 принесли его обмундирование и чемоданчик. Самохин переоделся и заглянул в чемоданчик. Не хватало только бритвы.

Вошел офицер и спросил:

— Вы готовы, господин генерал?

— Да, готов.

— Вас приглашает фельдмаршал.

Самохин прошел в кабинет. Фельдмаршал пригласил его сесть. Весь разговор шел через офицера-переводчика.

— Господин генерал, я очень извиняюсь за то, что с вами произошло. Немецкая армия — культурная армия, и такого не должно было случиться. Но, как у вас говорят, «в семье не без урода». Вот нашлись уроды и у нас. Вы проверили ваши вещи? Все на месте?

— Да, проверил. Не хватает только бритвы.

— Хорошо, бритву я вам дам свою. Надеюсь, она будет не хуже вашей.

Через несколько минут Самохин получил фельдмаршальскую бритву «Золинген».

— Господин генерал, — говорил между тем фельдмаршал, — я ознакомился с вашим трудом по исследованию военно-экономического потенциала Германии…

«Значит, брошюра не успела сгореть!» — подумал Самохин.

— …Не скрою, — говорил фельдмаршал, — труд ваш оригинальный, и метод исследования правилен. Но я обнаружил в нем серьезные ошибки. Вы в своих расчетах указываете, что Германия, намереваясь окончить войну в кратчайшие сроки, использовала все свои людские ресурсы. Утверждаете также, что для народного хозяйства и для военного производства людей не осталось. Вы ошиблись. В рабочей силе мы не нуждаемся. У нас сейчас в стране 11 миллионов военнопленных разных стран, в том числе 5 миллионов русских. Все они работают и производят все, что нам требуется. Вы пишете, что у нас не хватит горючего и продовольствия. И это ошибка. В нашем распоряжении все продовольственные ресурсы Европы и нефть Румынии. Так что при всем уважении к вашим исследованиям не могу признать их полноценными в части Германии. Ну, а что касается ваших возможностей, то не берусь об этом судить. Но все же кажется мне, что вы свои возможности преувеличили. Ваши постоянно действующие факторы не так уж велики, как вы пишете.

— Не знаю, господин фельдмаршал, — ответил Самохин. — Не буду с вами спорить. Наш спор решит история.

И встал, дав понять, что разговаривать больше не желает. Встал и фельдмаршал:

— Правильно, оставим это на суд истории. А сейчас передаю вам просьбу вашего бывшего коллеги — он приглашает вас к себе на обед. Он, кажется, ваш должник.

В комнату входит полковник, бывший военный атташе в той же балканской стране, где служил Самохин. Незадолго до войны он по указанию из Москвы для закрепления дружбы с Германией пригласил к себе на обед вот этого полковника. Ответного обеда не было — началась война.

— Здравствуйте, господин генерал, — приветливо улыбаясь, обратился к Самохину полковник по-русски. — Никак не ожидал встретиться с вами при таких обстоятельствах. Но уж коли так произошло, я с разрешения нашего командования приглашаю вас к себе на обед. Ведь я же у вас в долгу. Помните?

— Да, помню, — угрюмо ответил Самохин. — Но мое положение так изменилось, что, честное слово, нет никакого желания вспоминать и выполнять разные дипломатические этикеты.

— Да что вы! Я буду на вас в обиде. Прошу вас.

«А почему бы в самом деле сытно и вкусно не пообедать?» — подумал Самохин и согласился.

Ехали с полковником опять минут сорок и очутились в такой же роще, в которой была инсценировка расстрела. Подъехали к уединенной даче. Провел полковник Самохина в комнату, в которой стоял полный разных яств и вин стол.

— Садитесь, господин генерал, — приглашает полковник. Налил в бокалы вино. — Давайте выпьем. Только за что же мы выпьем? Тогда пили за дружбу, а теперь?

— А теперь мне вообще не хочется пить, — отвечает Самохин.

— Да что вы? Выпьем за компромиссный тост — каждый за свою Родину.

Выпил Самохин, но в горло даже соблазнительная закуска плохо шла. А полковник основательно ел и пил. И говорил:

— Господин генерал, мы с вами оба разведчики. Конечно, вы ожидали, что я буду вас о чем-либо спрашивать или допрашивать. Не беспокойтесь, ничего подобного не будет. Наше командование уже знает, что вы за человек, знает и уже убедилось, что из вас никаких полезных сведений не выжмешь. И я не буду этого делать. Поверьте, я искренне хотел, чтобы наши страны жили в дружбе между собой. Я убежден, что эта война принесет обеим странам огромные бедствия, и ничего более. Эта война — роковая ошибка со стороны Германии. Это говорю вам я, ваш противник. Надеюсь, это между нами, и надеюсь, что вы меня не выдадите.

— Что вы, господин полковник, — ответил Самохин, — я вполне разделяю вашу точку зрения, но мы с вами бессильны что-либо изменить в трагическом развитии событий.

— Да, мы бессильны… Но вы ничего не едите и не пьете. Закусывайте, пейте. Ничего подобного вы долго не увидите.

— Благодарю. Но, знаете, ничего в рот не лезет.

— Понимаю. Очень жаль, что обед не удался. Сейчас мы поедем на аэродром, и вы полетите в Хаммельбург, в офицерский лагерь…

— И вот я здесь, — закончил свой рассказ Самохин.

Меня этот рассказ буквально ошеломил. Я засыпал его вопросами: