Эта сплоченность, несомненно, была достигнута благодаря деятельности подпольной организации, во главе которой стояли генералы Карбышев, Ткаченко, Самохин, Шепетов, Зусманович, Тхор, Мельников. Нам приходилось вести большую борьбу с немецкой пропагандой, разоблачать пропагандистскую литературу, которой нас буквально завалили. В книгах, брошюрах и журналах «ученые» профессора пытались «с научных позиций» опровергнуть учение Маркса — Энгельса — Ленина. Они доказывали, что в жизни общества появились такие факторы, которых не было при Марксе и Энгельсе, что «современный капитализм уже не капитализм, а особая форма социализма». В Германии, мол, уже нет хозяев как таковых. Бывшие хозяева, мол, теперь просто стали директорами заводов, монополий, концернов. Все они работают на государство. В Германии национальный социализм, который выше и целесообразней того, который установлен в Советском Союзе.
Лагерники, конечно, читали эту макулатуру. Нельзя было не читать хотя бы просто для того, чтобы дать работу мозгу. Мозг требует пищи, как и желудок. И вот тут-то мне весьма и пригодились те знания произведений Маркса — Энгельса — Ленина, которые дала мне академия. Без знания «Капитала», учения Ленина, — ленинской критики Бернштейна, Каутского и Гельфердинга — нельзя было вести пропаганду против этой мути, которой пытались одурманить головы военнопленных фашистские идеологи. Разоблачение фашистской брехни укрепляло моральную устойчивость наших людей… Вот почему я считаю, что и сейчас молодежи необходимо изучать классиков марксизма-ленинизма. Фашизм, разбитый на полях сражений, еще пытается удержаться на идеологических позициях, зловонием своих идей отравляет сознание людей.
Потеряв всякие надежды на наше перевоспитание, немцы начали расформировывать нас по различным другим лагерям. Первым делом отправили генералов и полковников в Нюрнберг, а оттуда по различным лагерям смерти. Как теперь стало известно, Карбышева замучили в Маутхаузене, генерала Ткаченко расстреляли, Шепетова, Тхора и Зусмановича сожгли заживо. Из подпольной генеральской группы Хаммельбурского лагеря фашистский плен пережили только генералы Самохин и Мельников Иван Иванович.
Самохин по возвращении на Родину пережил еще более ужасную трагедию, чем в фашистском плену. Его таскали по многим тюрьмам и концлагерям как «изменника Родины». Мы, пережившие это, знаем, каких физических и моральных мучений это стоило. Самохин тяжело заболел. В конце концов его реабилитировали и прямо из тюрьмы направили в госпиталь. Однако организм был так подорван, что Самохин, несмотря на квалифицированную медицинскую помощь, умер в госпитале.
Хлебнул «сталинского внимания к людям» и генерал Мельников. Но он выдержал и это испытание. После реабилитации он некоторое время работал начальником военной кафедры в сельскохозяйственной Академии им. Тимирязева.
Нас же, старших офицеров, от капитана до подполковника, в количестве 250 человек направили в г. Вюрстбург. Остальных офицеров разбросали по другим лагерям. В другой лагерь уехал и мой помощник — старший лейтенант Матюшенко. С этого времени я о его судьбе ничего не знал. И вот только 1 февраля 1982 года, через 40 лет после боев в Подвысоком 1941 года, я получил от него, воскресшего из мертвых, письмо. Большое спасибо Евгению Долматовскому за его «Зелену Браму» — по ней Матюшенко нашел след ко мне.
Вюрстбург — маленький городок, весь утопающий в зелени. Декоративные вьющиеся растения украшают все дома, тянутся от земли до верхних этажей каждого дома, покрывая кирпичные стены зеленым цветущим ковром. Это город-сад.
Вокруг города на холмах — большие виноградные плантации.
В городе не было больших промышленных предприятий. Здесь немцы сосредоточили продовольственные склады общегосударственного значения. Лагерь военнопленных находился на окраине города, а мы предназначались для использования на складах, станциях и пристанях.
Вся наша команда разместилась в железобетонном здании наподобие огромного гаража. Внутри здания вдоль стен и посредине были трехэтажные нары. Вокруг лагеря обычное «оцепление» — проволочные заграждения в несколько рядов, мины, охрана с собаками.
Комендантом лагеря был унтер-офицер — садист, фашист с нежной фамилией Лотос. Он не скупился на всяческие издевательства. Например, чтобы затруднить побеги, этот Лотос ввел издевательскую систему хранения нашего обмундирования. На ночь верхнее платье мы сдавали в особое помещение. Утром при подъеме мы в одном белье бежали по снегу или под дождем за обмундированием в другое помещение. Конечно, около кладовки образовывалась очередь. Мы стояли, щелкали зубами и проклинали и Лотоса, и Германию, и свою горестную судьбу.
Лагерный распорядок был такой: 5.45 — подъем; 6.00 — завтрак: 200 грамм эрзац-хлеба и кружка эрзац-кофе; 7.30 — выезд на работу. За опоздание по любому случаю — палки.