Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Первая остановка у нас была в Германии, в городе Хаммерштайне, где формировался транспорт из таких же саботажников и неблагонадежных, как и наша команда. Собралось около полутора тысяч человек. Всех переодели в особое обмундирование: синие куртки и шаровары времен еще Фридриха Второго. Обмундирование было такое ветхое, что оно не защищало нас ни от ветра, ни от холода. На ноги выдали деревянные колодки. На каждого составили новые личные карточки с фотографией и оттисками пальцев. Здесь я в третий раз переменил свою фамилию. Записался уже не Одерий, а просто Новобранец. Взял свою подлинную фамилию. Почему я менял фамилии? Как разведчик я знаю, что разведка любого Генерального штаба изучает офицерский состав Генштаба вероятного противника и заносит все данные в алфавитном порядке в картотеки. Так, например, мы имели данные на весь высший офицерский состав Генерального штаба немецкой армии. Я допускал, что и нас также изучала немецкая разведка, и весьма возможно, что и моя фамилия была занесена в какую-то карточку в алфавитном порядке. Нужно было менять фамилию. Первая моя фамилия при первом аресте была Даренко Вадим Андреевич — это была девичья фамилия моей матери; когда я вторично попал к немцам, фамилия моя была Одерий-Новобранец. Это была фамилия моей жены. Я думал, что на букву «Д» и «О» ничего не было записано в немецкой картотеке. В 1943 году я взял свою подлинную фамилию, потому что в это время у немецкой разведки уже пропал интерес к военнопленным 1941 года, и никто не стал бы проверять нас по картотеке. Кроме того, мы ехали в неизвестность, и, возможно, это была последняя наша поездка на тот свет. Я не хотел умирать под чужой фамилией. Получили мы здесь и свои «паспорта» — личные знаки. Затем снова на станцию и — в вагоны. Набили нас в вагоны по 50 человек. Стояли вплотную так, что ни сесть, ни лечь не могли. Путешествовали по Германии двое суток. Остановки были редкие и только для того, чтобы убрать трупы. На одной станции, кажется, под Берлином, попали под бомбежку союзной авиации. Охрана разбежалась, а мы стояли мишенью, ждали — вот-вот ахнет в нас бомба и полетят от нас одни клочья. Было жутко и все же радостно, что союзники устроили немцам такой «сабантуй». Бомбежка была грандиозной.

Наконец нас доставили в порт Штеттин, где мы из вагонов переселились в трюм огромного парохода «Европа». Его чрево было так велико, что мы разместились прямо-таки роскошно. Оставалось даже место для прогулок.

Предстояло морское путешествие. Значит, был шанс получить авиабомбу или торпеду и утонуть. Перспектива вполне реальная, в чем мы вскоре убедились. В середине дня, когда мы уже находились в проливе Скагеррак, раздался вой сирены. На палубе заработали крупнокалиберные пулеметы. Вблизи слышались разрывы бомб. Если бы одна из них ударила по пароходу, мы потонули бы все, так как трюмы немцы «догадливо» наглухо задраили и закрыли на замок. Но нам посчастливилось и на этот раз. Но странно создан человек — за то, что союзники в нас не попали, мы крепко их ругали.

По окончании тревоги люк открылся, и к нам спустилось несколько немецких офицеров и переводчик по фамилии Лагамайер. За уродливо длинное лицо, заостренное к подбородку, мы прозвали его «Лошадиной головой». Вслед за ними спустилось человек 250 пленных, одетых так же, как и мы. «Лошадиная голова» объявил, что к нам вливается пополнение из Сербии. Мы тотчас же окружили наших гостей. Началось братание, дружеские объятия, посыпались вопросы: откуда? как? когда?

Это были партизаны-сербы. Они попали в горах Югославии в окружение и были взяты в плен. Почти все они были ранены. От них мы узнали, какими зверскими расправами сопровождалось пленение раненых югославских партизан. Из многих в живых осталось только 250 человек.

Мы разобрали сербов по группам — примерно одного серба на пять-шесть наших — и по-братски разделили с ними наши скудные запасы продовольствия и табака. Уже через час-другой в общей массе нельзя было отличить русских от сербов. Понимали мы их хорошо, особенно пленных старшего возраста, которые изучали древний церковно-славянский язык в школе еще до революции.

На другой день опять группа офицеров и переводчик спустились к нам в трюм и потребовали, чтобы все сербы поднялись на палубу. Предчувствуя что-то недоброе, сербы отказались выполнить приказ, а нас просили их не выдавать. Мы ответили «Лошадиной голове», что не знаем, кто среди нас серб: «Ищите сами».

Переводчик ходил среди нас и писклявым голосом испуганно просил:

— Выдайте сербов… выдайте сербов.

Один офицер стал кричать, что он расстреляет каждого десятого, если мы не выдадим сербов. Какое-то злобное упорство овладело всеми нами. Мы решили погибнуть, но не выдавать сербов. Лагамайер хватал каждого за руку:

— Ты серб!

— Да нет, что ты — я русский.

— Откуда?

— Из Курска.

— Из Киева.

— Из Москвы.

Ничего не добившись, офицеры и переводчик поднялись на палубу, а через час вернулись с группой автоматчиков. Снова нам предложили выдать сербов, а если откажемся, каждый десятый сейчас же будет расстрелян.