Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Немцы на этом не успокоились. Они продолжали нас устрашать. Примерно в час ночи раздался дикий грохот. Спросонья, не понимая, что происходит, люди, как безумные, вскочили с нар. В некоторых местах раздались стоны. Послышались крики: «Ложись! Стреляют!» Фашисты ночью открыли огонь по нашим баракам. Бараки тонкие, фанерные. Пули легко пробивали стены. Много было раненых. Капитан Сорокин был убит. Фашисты стреляли минут пятнадцать. Потом ворвались в бараки и начали обыск. Эти дни мы жили в чрезвычайно напряженном, нервозном состоянии под впечатлением ночной пальбы. Многие с отчаяния решили лучше погибнуть при побеге, чем быть убитым ночью в бараках. Гибель при побеге тоже была очевидна для всех. Кругом проволока, мины, дальше скалы, море, сильная охрана со специально обученными собаками. Я убеждал товарищей не делать этого, не бежать на тот свет, умереть никогда не поздно. И все же ночью 6 июля 1943 года пленные сделали в проволоке дыру. Желающих бежать оказалось так много, что создалась целая очередь. Один за другим смельчаки пролезали в дыру. Шесть пролезли, а седьмой в спешке зацепился за проволоку. Ни взад, ни вперед. Поднялся шум. Часовой обнаружил скопление людей и поднял тревогу. С вышек хлестнули пулеметные очереди. Все бросились в бараки. Успело убежать только 7 человек, но их тотчас же выловили и подвергли страшным пыткам: поломали руки и ноги, разрезали животы и потом расстреляли. Их истерзанные тела привезли в лагерь. Среди них были два члена нашего подполья: майор Лепехов и подполковник Чаганов.

Надо отдать должное исключительному их мужеству. Они многое знали, особенно майор Лепехов, о нашей организации и, несмотря на нечеловеческие муки, никого не выдали. На майоре Лепехове мы насчитали 36 ран, огнестрельных и колотых. На его груди лежал самодельный нож. По-видимому, его же ножом немцы его и пытали.

Мужественная смерть наших товарищей, наша общая стойкость убедили фашистов, что заставить нас работать они не смогут ни уговорами, ни голодом, ни силой. Они решили убрать нас с этого «Атлантического вала».

Рано утром нас под усиленным конвоем повели на железнодорожную станцию Ларвик. Вели нас по пустынным улицам города Ларвика. Норвежцы смотрели на нас из окон. При их попытке показаться у окна по ним раздавались автоматные очереди. Со звоном летели осколки стекол, куски кирпича.

Мы поняли — за окнами наши друзья. Уже только одна эта мысль подействовала на нас ободряюще. Но мы видели больше: норвежцы показывали в окна два растопыренных пальца — указательный и средний. В нашей колонне быстро догадались — это латинская буква V, первая буква слова «виктория» — победа. Значит, жители Ларвика или поздравляли нас с победой, или же поддерживали веру в победу. Было от чего подняться нашему настроению. Впрочем, мы и чувствовали себя победителями. Так фашисты не смогли заставить нас работать на военном объекте.

Знак победы на пальцах в последующем стал общенорвежским знаком дружелюбия к военнопленным. Однако даже за эту букву фашисты хватали норвежцев и тащили в гестапо на допрос.

Из Ларвика нас перевезли в Центральную Норвегию, в лагерь военнопленных Лиллехаммер, где без всякого дела продержали нас две недели. В Лиллехаммере мы установили связь с местной подпольной организацией лагеря. От них мы получали информацию о положении дел на фронтах. Нам было известно, что в лиллехаммерской организации есть радио и они регулярно принимали передачи из Москвы. Нам стало известно, что подпольем руководит наш военный врач. Позднее я узнал его фамилию — Посс. Он был прекрасный хирург и многим нашим военнопленным спас жизнь. Он вернулся на Родину, и мы с ним виделись в Москве. Отсюда нас повезли в Берген, посадили на суда и отправили на остров Фиэль вблизи Бергена. Этот остров малонаселенный, почти пустынный, кругом мрачный гранит. Его плоские горы, глубокие ущелья были покрыты чахлой растительностью. С одного взгляда на окрестность тоскливо заныло сердце — привезли в каменную могилу.

И все же по островку было разбросано несколько небольших рыбацких поселков и домиков.

Наш лагерь был расположен в большом ущелье — несколько бараков из фанеры были поставлены на гранитных площадках на разных высотах. Я попал в барак на самой высокой площадке, где старшим был майор Белов.

На острове нас заставили работать в каменоломнях и на строительстве шоссейных дорог.

Технология работы была такова: вначале бурильщики сверлили в скалах шурфы, подрывники (немцы) вставляли в них динамитные патроны и взрывали, затем мы гранитные глыбы разбивали на мелкие куски, грузили их в вагонетки и отвозили в камнедробилку. Полученную щебенку куда-то отвозили на строительство дорог.

Несмотря на видимую простоту, работа требовала не только физического здоровья, но и особой сноровки. Если неумело махать молотом, можно за целый день не разбить ни одного камня, а умело — можно колоть гранит, как дрова. А еще большее искусство требовалось от бурильщиков. Можно одним буром сделать за день десяток шурфов, а неумелый испортит десяток буров и не сделает ни одного шурфа.