Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Однако и такие репрессии нас не остановили. Более того, наше сопротивление все нарастало, наш коллектив все более и более укреплялся. Этому способствовали наши успехи на фронтах. Наша армия уже громила фашистов на их территории. О положении дел на фронтах мы знали из норвежских, шведских, английских и немецких газет и листовок Хаймат-фронта. Эту «почту» доставляли нам норвежцы. Мы чувствовали себя крепкими и монолитными, как норвежский гранит. Саботаж продолжался. Наша подрывная деятельность так широко развернулась, что немецкий комендант лагеря наконец вышел из себя и решил на нас повлиять. Он попытался воздействовать на нас весьма оригинальным способом.

Он был в чине капитана, являлся старым армейским служакой еще со времен Первой мировой войны. Его продвижению по службе, по-видимому, мешало большое увлечение шнапсом. Трезвым мы его никогда не видели. Он всегда был под градусом и ходил красный, как рак. За это мы прозвали его «красный капитан». Мы видели и понимали, что ему было в высшей степени наплевать на Гитлера и на весь Третий рейх. Главное для него было — избежать отправки на Восточный фронт. А наш саботаж мог вызвать нежелательный для него приказ свыше. Поэтому он пошел на весьма откровенный разговор с нами.

Выстроил он нас в центре лагеря, встал, раскорячив ноги перед строем, и, еле ворочая языком, начал говорить через переводчика:

— Я знаю, что все вы саботажники, вредители и не хотите работать. Но нужно это делать умело. Зачем вам открыто показывать свой саботаж? Зачем рисковать своими головами, а я из-за вас, проклятые русские свиньи, могу пострадать. Меня из-за вас могут угнать на русский фронт, а вам пришлют еще худшего коменданта. Не стойте вы целый день без движения. Шевелитесь хоть немного, делайте вид, что работаете. Ну, а если у вас что-то не получается, объясняйте мастеру, что вы не умеете, что вы офицеры, а не рабочие. А за неумение кто же вас будет расстреливать?!

Мы слушали «багрового капитана», буквально разинув рты. Переводчик Лагамайер («Лошадиная голова») переводил и от удивления сам качал головой. А в конце его речи Лагамайер от себя добавил:

— Вот это капитан! Такого мы с вами еще не встречали.

Совет капитана мы сочли благоразумным и стали выполнять его. Внешне на работе мы как будто стали веселей шевелиться, но дело подвигалось вперед такими же темпами.

Об этой речи капитана, видимо, донесли в гестапо (скорей всего, тот же переводчик!), и его вскоре сняли. Возможно, что его действительно послали на русский фронт. Вместо него прислали другого, и, как и предупреждал нас «красный капитан», значительно худшего. К нам прибыл палач Кох. По всей вероятности, он прибыл с инструкцией уничтожить нас.

В сентябре 1944 года в один из воскресных дней рано утром весь наш лагерь под усиленным конвоем повели в горы. Признаки были очень скверные — конвой автоматчиков в 200 человек значительно был усилен солдатами с ручными пулеметами и целой стаей собак. Наш путь в пустынную часть острова тоже говорил о том, что немцы задумали что-то очень скверное. Впереди и сзади ехали грузовики с тяжелыми пулеметами. По краям дороги тянулись автоматчики. Многие из них качали в отчаянии головами, давая понять, что нам угрожает смерть. Еще раньше мы условились в случае попытки массового расстрела «умирать с музыкой», то есть нападать на конвой и погибать в борьбе, уводя за собой в могилу и фашистов. Выбирать момент для нападения на конвой группа товарищей поручила мне.

Это было очень ответственное поручение. Какой момент самый удобный для смертников, приготовившихся умирать с боем? Честно говорю, меня охватывал страх не за себя, а за товарищей, которые доверили мне столь ответственное задание. Попробуй угадай! Поспешишь — погибли, отстанешь — погибли. Помог всем и мне как командиру выбрать правильную тактику неизвестный нам унтер-офицер, писарь гестапо.

Фашисты, в связи с изменившейся обстановкой на фронте и боясь ответственности за свои преступления (о чем уже было предупреждение трех глав правительств), массовые расстрелы стали проводить путем провокаций. Убедившись на неоднократных случаях, что советские пленные в случаях угрозы расстрела нападают на конвой, фашисты и стали провоцировать эти выступления. В таком случае, мол, конвой действовал в порядке самозащиты. Об этих методах расстрела была разработана подробная инструкция.

Примерно за месяц до этого события, о котором веду речь, товарищ Строеньев передал мне записку на немецком языке, которую ему сунул какой-то унтер-офицер — писарь гестапо. К этому времени я неплохо уже изучил немецкий язык и мог свободно читать. В записке была выдержка из инструкций по проведению массовых экзекуций. В ней прямо указывалось на необходимость провоцировать русских на выступления, а потом уже действовать со всей беспощадностью.