Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Положение его было тяжелое. Он сделал то, что позднее было сделано законным путем. Всем комиссарам установили такую же форму, как и офицерам. Зачем подставлять людей сразу же под расстрел? Но так как он это сделал раньше, чем додумались наверху, он должен был отвечать. Вот с такими думами и разговорами мы с ним провели почти всю ночь. Забылся я во сне на какие-нибудь 2–3 часа уже перед рассветом.

Вдруг утром, часов в 6, меня кто-то дергает за ногу и кричит: «Товарищ подполковник! Вставайте! В роте ЧП! Политрук повесился!» Я не поверил, провел рукой по его постели: пусто! Я пулей свалился с нар. «Где?» — кричу. «В уборной», — отвечает дневальный. Я бегу в одном белье и босиком в уборную. На дворе холод, слякоть, но я ничего не чувствую. Влетел в помещение, вижу: висит на ремешке в одном белье мой товарищ. Рядом валяется опрокинутая табуретка. Я хватаю его за руку — кажется, еще теплая, значит, есть надежда. Приподнял я его за ноги и кричу дневальному: «Режь ремень!» Дневальный ремень перерезал. Положили мы его на пол — никаких признаков жизни. Приказал я дневальному накрыть его шинелью, а сам — бегом в казарму. Быстро оделся и побежал к командиру роты, стучу в дверь. «Кто там?» — «Это я, подполковник Новобранец». — «В чем дело?» — «В роте ЧП — повесился политрук». Пошли мы в казарму. По пути я рассказал ему, что явилось причиной самоубийства — допрос у следователя. Вошли в помещение. Командир роты приказал доставить его в лазарет. А мне он сказал: «Вы говорите, что после допроса он очень переживал, а вот не пережил, значит, было за ним что-то такое, что нельзя было пережить. И не нужно кивать на следователя. Лучше всего вам, подполковник Новобранец, молчать».

С этим нельзя было не согласиться. Шум здесь не помог бы. На мертвого можно составить любой протокол допроса с любыми обвинениями и даже подделать его подписи в признании. Ведь эти органы НКВД тогда никем не контролировались. Я объявил роте о чрезвычайном происшествии и заявил, что «подобный метод собственной реабилитации неправильный. Он приносит обратный результат. А нам нужно выжить». В этом направлении проводилась большая разъяснительная работа. Но избежать самоубийств не удалось. Допросы продолжались, и самоубийства продолжались. Люди бросались под машины, под железнодорожные эшелоны, узкоколейки, вскрывали себе вены ночью и засыпали навечно. А следователи объясняли это тем, что у них было рыльце в пушку. Умирали, дескать, грешники, не пожелавшие предстать перед судом; но люди в подобные басни не верили и очень были озлоблены на всех офицеров НКВД и не упускали случаев и поводов, чтобы свести с ними счеты. В лагере уже стало законом, что на всякое обвинение нас в измене Родине следовало избиение следователей. Дело иногда доходило до кровавых расправ. Люди погибали, отстаивая свое человеческое достоинство и честь. Мы не оставляли ни одного случая гибели нашего товарища неизвестным. Об этом мы сообщали на волю в своих записках (камешках) и по другим каналам почты, приобретенным уже в лагере. Не все в лагере были нашими врагами. Позднее многие стали нашими друзьями. Темп госпроверки резко упал. Вскоре прибыли офицеры контрразведки из частей на смену тем, кто лежал в лазаретах и госпиталях. Работа оживилась. Грубостей при допросах стало меньше.

Глава 8

На втором месяце нашего пребывания в лагере мы почувствовали, что слова «изменник Родины» в обращении стали употребляться меньше. В то время уже шла война на Дальнем Востоке с Японией. Однажды ко мне в роту прибыл офицер штаба полка и принес целую кипу листовок. Приказал, чтобы каждый заполнил листовку и подписал ее, а вечером в 18 часов он придет и их заберет. Начинаю я рассматривать, что же это за грамота. Оказалось, типографским способом отпечатаны готовые бланки-заявления следующего содержания: «Прошу направить меня на Дальневосточный фронт, чтобы кровью искупить свою вину перед Родиной за добровольную сдачу в плен фашистам в 1941 году. (Подпись)».

Я прочитал эту листовку, всю лицевую сторону перечеркнул чернильным карандашом, а на обратной стороне написал: «Прошу направить меня на Дальневосточный фронт. Новобранец».

Затем я вызвал к себе командиров взводов и вручил каждому эти заявления по количеству человек во взводе. Раздал и молчу, прислушиваюсь: какая будет реакция? Читают — и вдруг реплика: «В чем дело? Что это такое? Кто из нас добровольно сдался в плен? Что вы нам подсунули?» — «Это не я подсунул, это недавно принесли из штаба полка, приказали сегодня до 18 часов заполнить и подписать».