Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Однажды в середине августа нас созвали на митинг в помещение кинотеатра. Из-за стола поднялся полковник и обратился к нам с краткой речью: «Товарищи!» Это обращение поразило нас, мы были в шоке, для нас это было как гром среди ясного неба! В этом лагере с первого дня нашего приезда и до этого дня никто не называл нас «товарищи». Вначале называли «изменник Родины!», а потом, когда за это получали возмездие, называли просто по фамилии. И вдруг — «товарищ!» Большое значение имело это слово. Полковник сказал, что он прибыл из Управления кадров Советской армии и Управления репатриации советских граждан на Родину по поручению генерала Голикова, возглавлявшего тогда оба эти управления. Прибыл для того, чтобы объяснить нам, почему мы здесь находимся. Он сказал, что поступает много корреспонденции во все советские органы с жалобой на госпроверку. Но госпроверка нужна для того, чтобы установить личность каждого и выдать ему документы. «Без документов вас везде задержат. Нам стало известно, что здесь, в лагере, «перегнули палку». Положение будет исправлено. Никакие вы не преступники. Вы — советские граждане. Вы — офицеры и должны получить подтверждение из ГУКа о вашем воинском звании. И в соответствии с этим званием и выслугой лет уволены из армии. Но на все это потребуется время. Нужно разыскать на вас послужные списки, а это не просто. Ведь многие из вас числятся погибшими, и послужные списки могли уничтожить.

Значит, нужно составлять послужной список со слов. Есть указание закончить госпроверку к зиме».

Е[роисшедшие изменения к лучшему в лагере не были актами милосердия Сталина. Это была наша победа. Мы ее вырвали сами своей сплоченностью и активной борьбой за свою правду. В этой борьбе нам помог собственный народ. Кроме того, оказало свое влияние и международное общественное мнение. В зарубежной печати Норвегии, Англии, США появились статьи об уничтожении русских военнопленных, репатриированных на Родину. Под давлением всех этих фактов Сталин и его клика решили изменить режим в лагере, закончить госпроверку и распустить нас по домам. Но эти изменения касались только лагеря. А дома, вне лагеря, положение осталось прежним, мы считались преступниками. Об этом мы узнали еще в лагере, но не верили в это и удостоверились в этом на практике уже после лагеря.

После этого собрания мы разошлись уже в приподнятом настроении. Мы возвратились снова к жизни, на сей раз — к политически-правовой, а она оказалась не менее важной, чем физическая. Жизнь в лагере пошла по-другому. Нам разрешили переписку с родными. Беседы у следователей оканчивались быстро и без всяких эксцессов. Вскоре мы начали получать письма из дома. В уцелевших семьях тоже не все было благополучно. Родные сообщали о гибели на войне отцов, братьев, сестер, о разрушенных селах, городах, о трудностях послевоенной жизни. Отцы, матери радовались, что их сын остался жив, но жаль, не всегда сообщали приятные новости. В иных письмах было и много неприятного.

И вот здесь случилось нечто неожиданное, что можно расценить как предательский удар в спину, нанесенный нам Сталиным, партийным и государственным руководством, бериевским ведомством. Забегая вперед, расскажу об этом подробнее. В то время, когда мы проходили госпроверку, соответственно, проводилась и политическая обработка населения; давались указания, как относиться к бывшим военнопленным. Разъяснялось, что бывшие военнопленные достойны всяческого осуждения за сдачу в плен и не могут быть приняты в семьи. Члены партии из родных вызывались в партийные органы, где их предупреждали, что за восстановление родственных связей с военнопленными они рискуют расстаться с партийным билетом. При подобных беседах происходили трагические сцены. Расскажу об одном случае, о котором мне стало известно позднее, после «госпроверки». Жена моего друга майора Водолазкина, коммунистка, была вызвана в городской комитет партии. И там ей разъяснили, что если она примет своего мужа в семью, то лишится партийного билета. «Выбирай, — сказали ей, — или муж, или партийный билет!» — «Я буду счастлива, — сказала она, — если мой муж возвратится домой. Он отец моих двух дочерей, и мы с радостью его примем. А партийный билет я вам тоже не отдам, он мне дорог», — ответила она своему грозному партийному начальству и выбежала из кабинета. Товарища Водолазкина я хорошо знал. Он насмерть дрался с фашистами в бою. Тяжелораненым был захвачен в плен. В плену он продолжал бороться с фашизмом, участвовал в диверсиях и в организации побегов. Он был первым из числа тридцати человек, которые вышли из строя на расстрел за отказ от работы. И вот этого человека местные руководители хотели лишить семьи, жены, детей.

По линии государственных органов через отделы кадров были даны указания воздерживаться от приема на работу бывших военнопленных. Разрешалось использовать их на лесозаготовках, на сельскохозяйственных работах.