Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Но до ответа на письмо было еще далеко, а жить и есть нужно было сегодня. Ежедневно я ездил по Москве в поисках работы, но везде меня ждал отказ. Поехал я на Киевский вокзал и начал работать носильщиком: разносил пассажирам чемоданы.

Должен сказать, что дело это было прибыльное. Ежедневно я зарабатывал около 100–120 рублей, на одну буханку хлеба хватало. Это уже был хороший заработок. Одну буханку хлеба я приносил, другую буханку мы получали по карточкам. Так можно было жить. Но вот случилась беда. Меня заприметили штатные носильщики вокзала. На груди они носили большие металлические бляхи. У меня такой бляхи не было. Окружили они меня однажды — а хлопцы все здоровые, откормленные — и учинили допрос: «Ты кто такой? Почему здесь работаешь, у нас хлеб отнимаешь? У тебя есть на это разрешение?» Оказывается, чтобы подносить пассажирам чемоданы, тоже нужно было иметь разрешение — начальника вокзала. «Товарищи, — взмолился я, — у меня семья, я безработный, не могу устроиться на работу и вынужден подрабатывать». — «У нас нет безработных, — кричали носильщики, — за длинным рублем погнался! А потом чемоданы начнешь домой таскать, а нам отвечать?» Рожи у всех свирепые, красные, кулаками размахивают. Я съежился, стою, молчу. Подходит старший носильщик. «Ладно, ребята, пусть уходит, — говорит он. — Но если ты еще раз появишься на вокзале, пеняй на себя! Понял?» — «Да, понял, простите, больше не буду», — ответил я. И до сего времени у меня осталось неприятное чувство к Киевскому вокзалу.

Пришел я домой, лег на диван и думаю: что делать? В голову лезут разные страшные мысли. Прихожу в такое отчаяние, что готов наложить на себя руки. Пережил фронт, фашистский концлагерь, бериевский концлагерь, а вот бериевскую «свободу» не переживу. Эта бериевская «свобода» оказалась хуже всех пережитых концлагерей. Этот выродок знал, что делал, когда организовал нам эту тюрьму без решеток. Позже мне стало известно, что многие мои товарищи по плену не пережили этой «свободы» и покончили с собой. В том числе покончил с собой мой друг, ленинградец Костя Водопьянов, активный антифашист, руководитель одной из подпольных групп в лагере в Норвегии. Я очень тяжело перенес это известие.

Глава 13

Однажды, в минуты подобного тяжелого раздумья, в феврале 1946 года, ко мне в комнату постучала соседка и спрашивает: «Василий Андреевич! Вы знаете генерала Мельникова?» — «Нет, — говорю, — не знаю». Я уже сделал несколько визитов к генералам, своим однокашникам по Академии Генштаба, живущим в этом же доме. Но мои бывшие друзья приняли меня так сухо и неприветливо, как бедного родственника, что я уже не хотел встречаться ни с каким генералом. Но соседка передает настойчиво приглашение генерала Мельникова зайти к нему в квартиру этажом выше. Поднимаюсь на этаж выше, звоню в указанную квартиру.

На пороге стоит молодая красивая женщина. Стоит и улыбается. «Здравствуйте! Я подполковник Новобранец, пришел по приглашению генерала Мельникова». — «Пожалуйста, проходите, я жена генерала Мельникова». Открылась дверь, и вышел генерал-майор. «Здравствуйте, Василий Андреевич! Вы, наверное, меня уже не помните? Мы с вами работали в Разведупре, я был тогда капитаном. Помните, как мы с вами отстаивали одно доброе имя нашего резидента по Японии?» — «А, так это были вы? — вспомнил я. — Поздравляю вас, за войну вы хорошо выросли! Ну а как же наш подопечный по Японии?» — «Плохо, — отвечает Мельников. — Зорге провалился, осужден, расстрелян. Думаю, что его умышленно продали здесь! Однако что же мы стоим? Прошу в комнату». Захожу. Из-за стола навстречу мне вышел незнакомый мне генерал-лейтенант. «Это мой друг, однокашник по Академии генерал…» — представил Мельников генерал-лейтенанта. Мы пожали друг другу руки. «Садитесь, Василий Андреевич, посидим, поболтаем, вспомним прошлое». Я сел за прекрасно накрытый стол, заставленный разнообразными закусками и винами. Я, голодный как волк, поглощал все в большом количестве. Такое хорошее человеческое отношение ко мне генералов я испытал впервые на Родине. Я им рассказал обо всем пережитом мною на фронте, в плену и на Родине. Генерал Мельников слушал и откровенно плакал. Его сын тоже пропал без вести. Оба они высказали предположение, что в связи с ныне существующей установкой в отношении бывших военнопленных вряд ли будет положительный ответ на мое письмо Сталину. «Мы вам тоже поможем, — сказал Мельников. — Нам стало известно, что вы друг маршала Рыбалко и вас лично знает маршал Баграмян! Мы уже были в Главном управлении кадров у Голикова, и о вас был разговор. О вас хлопочет целая группа, в том числе генералы Ломов, Разуваев и другие. Генерал-полковник Голиков удивился, почему это группа генералов ходит в Управление кадров и хлопочет о каком-то подполковнике Новобранце. Кто такой подполковник Новобранец?» Уж кто-кто, а Голиков хорошо знал, кто такой подполковник Новобранец! Это я преграждал ему все пути для дезинформации!