Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Пошел я по длинному коридору искать кабинет начальника Главного управления кадров, моего бывшего непосредственного начальника во время службы в Разведупре накануне войны Голикова. Шел я и думал: как-то он теперь меня примет? Нашел нужный мне кабинет, стучу в дверь. «Войдите!» — слышу. Открываю дверь и вхожу. В глубине огромной комнаты за столом сидит тот же знакомый маленький толстый человечек, только уже с обрюзгшим лицом и мешками под глазами, в погонах генерала армии. Рядом стоит генерал-лейтенант Городецкий, мой однокашник по Академии им. Фрунзе и Академии Генштаба. Подходит он ко мне навстречу, обнимает, спрашивает: «Ну, как здоровье, как семья?» Подводит к столу. Навстречу грузно поднимается Голиков. «Здоров! Ты чего же это ко мне раньше не заехал? Слышу, давно уже в Москве, а не заходишь?! Материально как?» В голове у меня промелькнуло: «Какое же лицемерие! Не ты ли меня сам сослал в лагерь на госпроверку, не ты ли меня демобилизовал? А теперь ты демонстрируешь дружеское ко мне отношение!» Я терялся в догадках: что это значит? Я все это связывал с моим письмом к Сталину. Может быть, ему указали на нарушение Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР о моей демобилизации? А может быть, он боялся моего второго письма Сталину? Все эти мысли мгновенно пронеслись у меня, на его вопрос я ответил: «Морально и материально живу очень тяжело. Я не знаю, за какие преступления я так тяжело наказан. Полгода сидел в концлагере как изменник Родины ни за что ни про что, демобилизован из армии, полгода ищу в Москве работу, а мне ее не дают. Голодаю вместе с детьми. Продал последние штаны. Больше продавать нечего. Может быть, вы знаете, за что на меня обрушились такие несчастья? Когда я сидел в фашистском концлагере и выносил нечеловеческие страдания, я знал, за что. Передо мной были мои злейшие враги — фашисты, и от них ничего другого я ожидать не мог. Ну а теперь, на Родине, среди своих, за что я терплю такие муки?» И дальше я уже не смог говорить, спазмы сжали мне горло, и слезы непроизвольно брызнули из глаз. Генерал Городецкий дает мне стакан с водой. «Выпей, — говорит, — и успокойся. Теперь все будет хорошо». Но я не мог даже удержать стакан в руке, так она дрожала, и вода выплескивалась. «Пойдем в коридор, там ты быстрее успокоишься», — сказал Городецкий и увел меня из кабинета в коридор. Там я долго ходил, пока успокоился. Снова зашел в кабинет. Голиков поднялся навстречу: «Ну что, успокоился? Постановлением Государственной Комиссии ты восстановлен в армии. Приказ о демобилизации отменен. Вот тебе предписание, и завтра же поезжай в Военно-Инженерную академию. Будешь там работать преподавателем тактики».

Схватил я это предписание и выбежал из кабинета, не помня себя от радости. И, кроме того, я не мог переносить общества Голикова: этот человек являлся причиной всех моих бед и несчастий. Я чувствовал безграничную злобу и ненависть к нему. Мне трудно было сдерживать себя. Я чувствовал, что могу не выдержать и вцепиться ему в горло. И дело здесь было не только в моих личных несчастьях, происшедших по его вине. Меня в бешенство приводила мысль: как этот человек, который обманывает правительство, этот дезинформатор, место которого на скамье подсудимых, снова в «верхах», руководит Управлением кадров Советской армии и снова решает мою судьбу!

Глава 15

В тот же день я примчался в Военно-Инженерную академию им. Куйбышева со своим послужным списком. Являюсь на кафедру тактики. Меня препровождает секретарь в кабинет начальника кафедры. Вхожу и вижу: за столом сидит генерал Леошеня, мой однокашник по Академии им. Фрунзе. Я от удивления запнулся. А он говорит: «Ну, здорово! Рад тебя видеть, с чем к нам?» Подаю я ему направление и послужной список. Он прочитал документы и говорит: «Жаль, послужной список прервался с первого дня войны». — «Да, — говорю, — пришлось записывать на полях сражений, но, к сожалению, неудачно». — «Ничего, не ты, так я. На то и война. Я беру тебя на кафедру с большим удовольствием на должность старшего преподавателя. Но мне надо все согласовать с начальником Академии. Ты посиди здесь, я побегу к нему». Через несколько минут он возвратился. «Пойдем, — говорит, — к начальнику Академии, он хочет тебя видеть. Я все ему доложил, и он согласен». Приходим мы в кабинет начальника Академии. Встретил он меня очень приветливо. «Вы, — говорит, — не смущайтесь тем, что с вами произошло. Чувствуйте себя уверенно. Вашего греха здесь нет. Но и рассказывать о плене не нужно. Мало ли у нас дураков, которые могут все истолковать по-своему.

Завтра выходите на работу, а сегодня я издаю об этом приказ. Желаю успеха», — и пожал мне руку. Вылетел я оттуда на крыльях, но, к сожалению, недалеко улетел.

Утром на следующий день ко мне прибыл солдат-посыльный и вручил мне пакет с предписанием явиться в Академию им. Фрунзе. Я опешил! Куда же ехать — в Академию им. Фрунзе или в Военно-Инженерную академию? Поступил по уставу — выполняется последний приказ.