Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Кроме того, числился «паникером» и «провокатором войны», к тому же непокорным, осмелившимся вопреки мнению Сталина «свое суждение иметь».

Для меня было совершенно ясно, что со мной поступят так же, как поступали до меня со многими погибшими разведчиками.

Как сложилась моя дальнейшая судьба — расскажу ниже.

Глава 2

На всю жизнь запомнят граждане Советского Союза начало войны. И особенно те, кто первым принял ее удары. Каждый ее встретил по-своему.

В июне по воле начальства я отдыхал в Одессе.

Одесса! Одно это слово воскрешает в памяти песенные слова и мелодии о морских просторах, о дальних неведомых странах, о чем-то ярком и многоцветном. И верно — всех приезжающих в Одессу радуют и голубая даль моря, и горячее солнце, и всегда будто праздничные улицы, и одесситы — подвижные, говорливые, чуточку насмешливые и озорные.

Наш Дом отдыха закрытого типа, куда меня «сослали» до поры до времени, был расположен в живописном месте на прибрежном крутояре и утопал в густом чудесном парке. Дом был полупустым. Отдыхающие — разведчики из-за рубежа, но большинство — члены семей. Все условия для отдыха были выше всякой придирчивой и капризной критики. Но я приехал с тяжелым грузом тревог и сомнений и не был расположен к бездумным развлечениям. Меня не влекли ни море, ни тенистые аллеи парка. Я находился под впечатлением столкновений с начальством, был подавлен, переживал за судьбу Родины, за нависшую над ней опасность. В глубине души тревожил меня червячок сомнений: а вдруг я ошибся?! Однако сколько и как, можно сказать «с пристрастием», я ни проверял самого себя и свои поступки, все и всегда сходилось к одному: нет, я не ошибся и, как член партии и гражданин Советского Союза, не мог и не имел права поступить иначе.

Тревожила меня мысль о том, что мы не успеем развернуться и последует сокрушительный внезапный удар. Настроение немного поднялось, когда я встретился с начальником разведотдела Одесского военного округа полковником Гаевым. Он приехал навестить жену.

Полковник Гаев — мой товарищ по Академии им. Фрунзе, и, кроме того, мы работали в одной системе. Он так же, как и я, расценивал положение на границе. Мне он рассказал, что войска Одесского военного округа под видом учебы развернуты на границе и взяли с собой боеприпасы. Ну, думаю, если все округа так поступили, то это хоть в малой степени предупредит сокрушающий внезапный удар фашистов. Мне стало легче на душе. В этом одесском Доме отдыха Разведупра были собраны «на отдых» все «провокаторы войны», которые слишком назойливо писали о неизбежности войны с Германией. Их собрали сюда, по-видимому, чтобы они здесь «подумали» и раскаялись в своих «заблуждениях». И мне была представлена такая возможность — подумать и покаяться, — а если «нет», то исчезнуть навсегда. Здесь я встретился с одним нашим резидентом — жил с ним в одной комнате. Он прибыл «на отдых» из-за рубежа также принудительно. Полностью раскрываться нашим разведчикам не полагалось, и потому я мог только догадываться, что работал он резидентом в Германии.

Очень нелегко далась ему эта работа резидента. По годам он был почти моим ровесником, но выглядел хилым стариком — худой, морщинистый, руки дрожат. Объяснялось это, по мнению врачей, истощением нервной системы. Его вызвали из Германии и послали «отдыхать» за то, что слишком настойчиво и активно доказывал он скорое нападение фашистов на Советский Союз. Начальник Разведупра Голиков сделал ему строгое внушение «за паникерство» и отправил сюда «отдыхать».

Как резидент, он имел хорошую «крышу» ремонтного автотранспортного предприятия, в котором был «директором фирмы». Так вот этот «директор фирмы» со многими дополнениями повторял те сведения, которые мне уже были известны. Я не раскрывал своего бывшего служебного положения и того, что тоже отнесен к категории «паникеров». «Директор фирмы» очень возмущался близорукостью начальства и страстно уверял меня в неизбежности войны с Германией. Сетовал он и на то, что за правдивую и очень точную информацию, за многолетнюю, без провалов службу, от которой он стал преждевременно инвалидом, получал в награду одни оскорбления. Я сочувствовал ему, соглашался. Мне было ясно, что нелегальная работа за рубежом пожирает все физические силы разведчика.

Вспоминая сейчас этого «директора фирмы» и некоторых других, я прихожу к убеждению, что нет большего подвига на благо Родины, чем труд разведчика. И в то же время должен констатировать, что ни к кому не было более неблагодарным наше сталинское правительство, как к разведчикам. Такое открытое признание героизма Зорге и награждение хотя бы посмертно — первый случай в нашей истории, и, по-видимому, только потому, что о нем заговорила мировая общественность.

Было немного смешно, что «директор фирмы» всерьез возмущался нераспорядительностью начальства, которое вызвало его в Москву и не позаботилось о передаче фирмы какому-либо преемнику.