Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Вечером проверяли свои силы и думали, что же делать? Силы таяли. На 8 августа здоровых людей оставалось не более сотни. Но самое страшное в том, что весь участок нашей обороны был завален трупами убитых. Зловоние становилось нестерпимым. Да и обороняться уже было некому, а главное, в бою мы своим сопротивлением подставляли под огонь артиллерии и минометов своих беззащитных раненых. Они не могли спрятаться в глубине траншеи и гибли от вражеского огня совершенно бессмысленно. На милость для них, на гуманность фашистов мы не рассчитывали, но и сами не хотели быть их косвенными убийцами.

Решено было еще сделать попытку прорваться.

В часы затишья по звукам, а ночью по ракетам мы установили, что где-то недалеко наши товарищи продолжают еще упорно биться с врагом. По ракетам казалось, что до наших рукой подать. Но мы знали, что вся округа наводнена немецкими войсками. Прорыв будет нелегким, но иного выхода не было: или погибнем в бою, или часть из нас все же пробьется к своим.

Самым трудным для нас был вопрос о раненых. Большинство их было согласно прикрывать наш отход. Кто же будет ими командовать? Из офицеров у меня оставалось только двое: старший лейтенант Матюшенко и лейтенант Нежданов. Мне не хотелось назначать начальника обороны приказом: в этих условиях приказ был равносилен смертному приговору. Поэтому спросил:

— Кто желает остаться добровольно?

Старший лейтенант Матюшенко, не задумываясь, ответил:

— Я остаюсь.

Я ожидал этого и боялся. Он несколько недель был моим лучшим помощником, мы вместе проделали большую работу, испытывали все горести нашего поражения. Он стал для меня не подчиненным офицером, а другом и братом.

Обнял его, крепко пожал руку:

— Спасибо! Иди, готовь оборону, а я займусь нашей ударной группой.

Я оставлял друга и помощника на верную смерть, но сейчас счастлив сообщить, что он тогда не погиб. Мы встретились в плену во Владимир-Волынском лагере весной 1942 года, а затем в лагере Хамменбург. В последнем лагере нас фашисты разлучили, послали в разные места на каторгу. Мы попрощались, будучи уверены, что больше не увидимся, что фашистского плена не переживем, погибнем. И вот снова встретились спустя 40 лет. Мы считали друг друга погибшими, но «Зеленая Брама» Долматовского нас «воскресила». Узнав адреса друг друга, мы встретились у меня в Москве. У меня не хватает слов описать, сколько радости доставила обоим эта встреча…

К прорыву мы хорошо подготовились, имели достаточно автоматов, патронов, гранат и своих бутылок с горючей смесью. На рассвете 8 августа мы сосредоточились для прорыва. Я уже готов был дать команду о начале атаки, как вдруг в предрассветной тишине услышал тяжелый гул моторов в воздухе. И вот из светлой прозрачной синевы над верхушками деревьев рощи у с. Подвысокое показались немецкие пикирующие бомбардировщики. Их было очень много, так что не смогли пересчитать. Попрыгали мы обратно в щели и стали ждать повторения вчерашнего удара.

Наблюдаю. Идут девятками. И показалось мне, что вошли они в пике слишком рано. Дивлюсь и боюсь радоваться: пикируют фашистские летчики на район, занятый своими же войсками.

И началась вчерашняя история в удвоенном масштабе, но только над немецкими позициями: самолеты девятка за девяткой каруселью начали обработку своих окопов. И встала над ними туча дыма и пыли. Клочья человеческих тел, обломки деревьев, пулеметов и автоматов, комья земли взвивались вверх и даже долетали до нас.

А мы сидели, открыв рты от удивления, и радовались: хорошо работают немцы! По ходу вчерашнего боя мы примерно определили, что нас окружали полтора-два полка пехоты и около полка танков. Я потирал руки от радости: после такой «обработки» мало что от них осталось, и мы могли надеяться на успех нашего прорыва.

Когда немецкая авиация закончила свою «работу», мы без крика и выстрелов рванулись вперед. Шли по искореженной земле, видели разгромленные и горящие танки, машины, сотни убитых и раненых немцев. Пелена дыма и пыли была так густа, что мы теряли из вида друг друга. Не применяя оружия, мы прошли почти километр. Заметили нас немцы только тогда, когда мы вышли из пыльной тучи и из их боевых порядков. Завязался бой с их резервами.

Наша решимость прорваться или умереть была такой, что уже ничто не могло нас остановить. Мы начали прокладывать себе дорогу огнем и врукопашную.

Не могу уже сказать, сколько мы потеряли людей, сколько осталось в живых. В горячке боя мы распались на мелкие группы, и каждая выходила самостоятельно.

Вместе со мной прорвались делопроизводитель Разведотдела армии, чертежник лейтенант Нежданов и два красноармейца. Нежданов в последний момент боя был ранен в ступню ноги и ходить не мог. Мы перевязали его и оставили у одной старушки в ближайшей деревне. Делопроизводитель Разведотдела был легко ранен в руку. Я был легко ранен в левую ногу. Оба солдата остались невредимыми.