Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

После тюрьмы была инсценировка расстрела на кладбище. Расскажу об этом подробнее. Это, по-видимому, гестапо сыграло со мной злую шутку. Едем в санях на железнодорожную станцию Корсунь-Шевченковский. Сопровождает меня фельдфебель. В стороне, на кладбище, вижу свежевырытую яму, черную землю. Подводит меня фельдфебель к яме. Дает сигарету и снимает с шеи автомат. Закурил. Ну, думаю, конец. Тру эту сигарету и думаю, что же делать. Если я задушу этого фельдфебеля, то на козлах второй немец — автоматчик. Бежать некуда. Да еще кругом глубокий снег. Пристрелят при попытке к бегству. А может быть, это провокация? Хотят спровоцировать побег и прикончить меня. Нет, думаю, пусть что будет, то и будет. Сигарета уже обжигает губы. Время кончилось. Ожидаю автоматную очередь. Но что это? Фельдфебель вешает автомат на шею. Головой кивает на сани — «ком». Я пошел к саням. Сели и поехали дальше.

Из тюрьмы после инсценировки расстрела на кладбище отвезли меня на вокзал и передали какому-то немецкому офицеру. Офицер оказался на редкость вежливым и отзывчивым. Первым делом он отвел меня в буфет и накормил. Это была первая горячая пища за последние пять дней. Я набросился на нее, как голодный волк. Офицер оказался словаком. Древнеславянскими словами и частично немецкими он дал мне понять, чтобы я на допросе отрицал свою причастность к партизанам.

— Нике партизан! — часто повторял он.

Он объяснил, что едем в Белую Церковь, где предстоит еще один, самый главный, допрос. Ехали мы в офицерском вагоне в отдельном купе. Он угощал меня сигаретами и часто с улыбкой повторял:

— Шпрехен эн — нике партизан! Никс партизан!

В Белой Церкви офицер-словак отвел меня в какое-то здание и передал охране. Охрана, ни слова не говоря, отвела меня в подвал с небольшим окном под потолком. Было еще рано, и я решил хорошенько выспаться перед неизвестными мне испытаниями. Лег на нары, стал уже дремать и вдруг почувствовал боль в пальце. И что-то по мне бегает. Я проснулся и понял, что вокруг меня и на мне суетятся, бегают и пищат крысы. Десятки крыс. Они атаковали меня. Одна дрянь вцепилась в палец. Я с омерзеньем брякнул ее о нары. Спать уже не пришлось. Спрыгнул с нар и стал бегать за крысами и давить их. Но крысы меня не боялись. Они шныряли между ног, пытались даже вцепиться в сапоги. Я давил их, но всех передавить было невозможно. От усталости и ужаса заболело сердце, и я сел на нары. Сколько же времени я могу выдержать эту неравную борьбу с полчищами голодных и злых крыс, подумал я, и мороз пошел по коже. Так и просидел я до рассвета, отбиваясь ногами от крыс.

Когда в узкое окно проник свет раннего утра, я заглянул под нары и увидел там еще одно страшное преступление фашистов. Под нарами лежал обглоданный человеческий скелет со связанными руками и ногами. Так вот что ожидает меня?! И впервые в жизни испытал обостренное чувство страха. Я участвовал во многих боях, был под бомбежками, участвовал в рукопашных схватках, там тоже был страх, но такого чувства страха я еще не испытывал. А здесь представил себе, как меня, связанного, будут грызть крысы, отрывая мелкие куски мяса. У меня волосы стали дыбом. Так вот что такое фашизм, подумал я, какая звериная идеология!

Часов в девять утра дверь подвала распахнулась. На пороге появился унтер-офицер. Осветив карманным фонарем пол и увидев десятки задушенных крыс, воскликнул: «Рус, гут!» — и махнул мне рукой: «Выходи!» Вышел я из подвала как пьяный. Ночь не спал, ослабел от борьбы с крысами. И мне еще предстоял последний допрос, где решится моя судьба. Привел меня унтер-офицер к большому зданию, ввел внутрь, открыл двери и впихнул меня в большой зал. Вижу, за многими столами, поставленными буквой «П», сидит много офицеров, человек 12–15. Два фельдфебеля стали по сторонам от меня. Один из старших офицеров на русском языке предупредил меня: «Отвечайте на вопросы быстро, точно, правдиво. Если вы солжете — будете строго наказаны». А как — вы, мол, уже знаете. Намек на подвал с крысами был весьма красноречив. На этом допросе меня пытались запутать различными вопросами. Но я твердо придерживался своей легенды.

Вообще, между следователем и обвиняемым всегда происходит жестокая борьба — кто кого. Мне предстояло бороться с фашистским следователем, и я мобилизовал все свои силы. Вот какой перечень вопросов мне задавали:

— Когда вы были сброшены с парашютом?

— Я никогда не сбрасывался с парашютом.

— Вы партизан и были сброшены для организации партизанских отрядов. Говорите правду. Нам все о вас известно.

— Я не партизан. На фронте я был помначпродотдела 6-й армии и после боев ушел домой, а не в лес партизанить. Ведь это все можно и проверить.

— Почему вы не зарегистрировались в районной полиции?

— Для этого я должен был быть способным ходить, а я лежал почти полгода, болел, не мог ходить, а до района 8 километров.

— Кого вы лично знаете из коммунистов села и с кем поддерживали связь?