Я пришла домой, а там никого не было. Восстание в Варшавском гетто. Истории в диалогах

Его после селекции оставили в гетто. В Помехувек попал и мой брат Зысек [Зыгмунт Папир]. Там ужас что творилось – убивали стариков, убивали детей, убивали больных. Немцы не давали им работу – всех этих евреев сразу отправляли на тот свет. Моя мама перенесла в лагере сыпной тиф, конечно, скрывала это от немцев. Юденрат гетто в Новом Двуре старался каждый день тайком передавать в Помехувек немного еды. Моему зятю удалось вытащить оттуда отца и сестру мою с ребенком.

А мама? Дедушка?

Дедушку убили. Мама осталась в лагере с самым младшим из моих братьев, Зысеком. Когда почти всех евреев в Помехувеке порешили, тех, кто уцелел, погнали в Легьоново. По дороге немцы разожгли огромный костер и приказали евреям прыгать через огонь – такое издевательство придумали. Маме и Зысеку удалось как-то вернуться из Легьонова в Варшаву, назад, в гетто. Можете себе представить, какая огромная радость была, когда я их увидела.

Скажите, пожалуйста, когда мама с Зысеком вернулись в Варшавское гетто?

Скорее всего, в конце лета 1942-го.

Во время Большой акции, в июле – августе 1942 года, вы были в Варшаве?

Да-да-да. Я вам так скажу. Вскоре после меня в Варшаву приехала мама с Зысеком. Все мы работали в мастерских Ландау[112], на Генсей. Там уже давно работал столяром мой брат Мендель. Благодаря ему нас с Зысеком туда и взяли. Я тоже стояла за столярным станком. Теперь мы с Зысеком были в безопасности – еще бы, трудились на немцев, делали для них шкафы. Эта фирма называлась Остдойч[113], как-то так… Забыла, как она называлась…

Ничего страшного. А как обстояло дело с жильем? Вы жили все вместе?

Мы с Зысеком и мамой жили у Давида на Новолипье, 40.

А что мама делала?

Она сидела дома.

А Давид?

Продавал полякам, которые приходили в гетто, фарфор и фаянс, они уносили товар на арийскую сторону. Невестка моя тоже была дома, не работала.

Скажите, пожалуйста, когда вы начали работать у Ландау?

С 1942 года[114].

Точнее не вспомните?

В каком месяце я туда пришла? Не помню.

Весной? Зимой?

Весной. Погодите, нет, кажется, я ошиблась. Сейчас скажу точнее. Отец с братьями был в Новом Двуре, они начали придумывать себе какую-то работу. Помню, в доме, где жили, открыли ресторан. Дело у них пошло хорошо, и тогда они забрали в Новый Двур маму. Шмуглеры ее привели. Это было уже после Помехувека. Отец хотел, чтобы и мы с Зысеком вернулись, но Давид удержал нас в Варшаве. Вскоре мы нашли работу, а мама вернулась в Новый Двур.

Уличные сцены. Варшава, угол Хлодной и Желязной, июль 1941 (?)

То есть во время Большой акции мамы с вами не было?

Да, о том и речь. Когда началось выселение, «зачистка территории», как они это называли, у Шульца, мамы уже с нами не было. Немцы оцепили улицу и устроили большую облаву. Я как раз в тот день была не на работе, а дома. Зысек и Мендель оставались в мастерских. Давид тоже куда-то ушел. Его дочечка была у бабки на Кармелитской, а я, вместе с женой Давида, дома. Вдруг слышим, улица перекрыта, начинается выселение, нам приказывают покинуть квартиры и выйти на улицу.

Вы не помните, когда именно это было?

Дату не назову, но помню, что стояло лето. То ли в июле, то ли в августе. Точно не помню. Я, значит, говорю невестке, что нам бы лучше не выходить. Слышно было, как немцы орут. Я уговариваю: «Давай закроемся, спрячемся где-нибудь». А она не хотела. «Нет, они как придут, нас поубивают. Все выходят». Слышим, как по ступенькам спускаются. «Обязательно, – говорит, – надо вниз идти!» Я поддалась на ее слова и пошла с невесткой. Саррой ее звали. Спустились. А на улице людей полно! Встали в шеренгу.

У вас с собой какие-то вещи были?