Я пришла домой, а там никого не было. Восстание в Варшавском гетто. Истории в диалогах

Как долго вы там прожили?

Почти до конца восстания. У этих людей я встретила своего командира из леса, Стаха. Благодаря ему получила военную форму и стала связной в группе АЛ.

А после восстания?

После восстания я не ушла из Варшавы. Некуда было идти. Еще бы, с такой внешностью! Боялась. Мы с Машей [Гляйтман] и Якубеком [Путермильхом][134] спрятались в каком-то бункере и просидели там до января[135].

Когда вы уехали из Польши?

В марте 1945 года.

Каким образом?

Нашу группу отправил Ицхак Цукерман. Выехали нелегально. В Люблине нам сделали документ о том, что мы югославы и возвращаемся из концлагерей в свою страну. Сначала через Чехословакию и Венгрию поехали в Румынию. Там прожили полгода и наконец добрались до Израиля.

Вы еще когда-нибудь приедете в Польшу?

Нет.

Спасибо вам.

Тель-Авив, май 1989 года

Пнина Гриншпан-Фример, умерла 17 ноября 2016 года в Тель-Авиве.

Мы были всего лишь обычные солдаты Разговор с Ароном Карми

Если можно, давайте сначала поговорим о вашем доме, о семье…

Я родом из маленького местечка, из Опочно, до 1939 года оно входило в Келецкое воеводство. Позднее, во время войны, наше местечко присоединили к лодзинскому воеводству. Мы жили в доме над пекарней, которая принадлежала отцу. Фамилия наша Хмельницкие: Элиезер Хмельницкий – отец, Эстер – мать, четверо сыновей и три дочки. Самый старший из братьев, Зеев, то есть Хмельницкий Вольф, перебрался сюда, в Израиль, в 1935 году. Приехал с Маккабиадой[136], как спортсмен, так тут и остался.

Зеев еще жив?

Жив, жив. Второй брат, Мошек, был вместе со мной в Шоа, ехали в одном поезде в Треблинку, но он не выжил. Учил меня выпрыгивать из поезда, а сам, когда выскакивал, ударился головой о телеграфный столб. Прожил после этого еще две недели – и всё.

Он выпрыгивал первым или после вас?

После меня, я ведь был младше.

Но вернемся в довоенное время. Ваши родители были религиозные?

Да, у нас была религиозная семья, но без предрассудков. Мы, например, состояли в «Гордонии», ходили в гимнастические клубы.

И отца это не смущало?

Не смущало. Но по субботам шли с отцом в синагогу. Раз в неделю, не каждый день, религиозные, сами знаете, каждый день ходят.

Ваши родители тоже родом из Опочно?

Нет, они родились недалеко от Опочно, в Коньских.

Вы помните своих дедушек?

Дедушек не помню, а одну бабушку, мамину маму, помню. Она умерла у нас дома, еще до войны. Меня назвали Арон по дедушке со стороны отца.

Дома говорили на идише?

Дома? С родителями мы говорили на идише и по-польски. По-польски – потому, что мы держали ханут[137] с выпечкой. Вся клиентура была польская. Мы приезжали из деревни в город на рынок. А с братьями говорил на иврите.

Сколько евреев жило в Опочно перед войной?

Три тысячи с чем-то.

Пекарня отца была в еврейском квартале?

На границе. Еврейский квартал начинался от нашего дома. Улица Берека Йоселевича была главной еврейской улицей в Опочно.

В какую школу вы ходили?

Я ходил в несколько школ. Сначала два или три года в хедер[138], потом в государственную школу, в которую только евреи ходили. Но все предметы там были на польском. Это была маленькая школа, помещалась в Доме Эсфири[139]. Из нее я перешел в Тарбут[140] и учил несколько предметов на иврите. Закончил ремесленное училище – и тут началась война.

А когда вы пришли в «Гордонию»?

Я тогда был скаутом, мне восемь лет было. Братья меня втянули. Мы там веселились, играли, устраивали разные встречи – совсем как харцеры. Потом учили-таки иврит и пели песни о Палестине.

А тем временем приближалась война.

В 1938 году добрались к нам беженцы из Германии. У нас дома поселилась одна семья, они рассказывали, кто такие немцы. Так что, когда немцы пришли в Опочно, было очень страшно. Уже в первый день начали нападать на евреев, прямо на улице. Хватали и тащили на работы в городе. Бывали дни, когда люди возвращались после такой работы жутко избитые. Потом, в начале 1940 года, появились повязки. Гетто еще не было, но уже был юденрат и еврейский квартал.

Отвоцк (?) или Вёнзовна (?)

Он находился на тех самых улицах, где евреи жили до войны?