Я пришла домой, а там никого не было. Восстание в Варшавском гетто. Истории в диалогах

Да. А в гетто остались только община и полиция – два дома. Двести человек – работники юденрата и хийюним, то есть необходимые. На рассвете третьего дня мы вышли. Пошли по Берека Йоселевича к общине. Перед общиной стоял еврейский полицейский, показал нам рукой, мол, не подходите. Мы спрятались. Видели патруль жандармерии. Они всё еще искали людей, а кого поймают, убивали. Позже, в общине, встретили отца, мать, родственников. Оказывается, отец на второй день открыл бункер в пекарне – в юденрате составляли списки всех «нужных», они могли остаться в гетто с семьями. Ни меня, ни брата в списке не было. Когда я пришел домой, отец разрыдался: «Горе отцу, который видит, как сыновья возвращаются, и не может им помочь. Что мне теперь делать?» Нам надо было сразу убегать. Отец, брат и кузен спрятались в гетто, а я пошел к поляку. Он с двадцати лет работал у нас в пекарне, говорил с нами на идише. Часто повторял: «Если случится беда, приходите ко мне, я вам всегда помогу». Он и хотел помочь, но так перепугался, когда меня увидел… Немцы убивали поляков, если находили у них евреев, были у нас такие случаи. Тот поляк жил рядом с кладбищем, и там был дом, в котором обмывали умерших. Так что я туда пошел. Сидел на чердаке и ждал. Не знаю, чего ждал, но ждал. Разве что какого-то хорошего дня. Этот Стасек, отцовский помощник, приносил мне горячую еду и молоко, но очень боялся. А я сидел ночью с покойниками. На следующий день Стасек мне говорит, что в гетто стреляют – возвращаться туда нельзя. Через несколько дней вместе с похоронной командой пришел мой отец, принес мне лопату, и я с ними вернулся в гетто. Именно в этот день жандармерия объявила, что те, кто прятался, могут выйти, их внесут в список. Так и случилось. Оказалось, что скрывалось довольно много людей, кое-кто вернулся из деревни. Мы пробыли в гетто еще два месяца. До 5 января, до очередного выселения. За две недели до 5 января 1943 года жандармы пришли в гетто и говорят: «Что ж, вы пережили войну. Вам удалось. Каждый, у кого есть родня в Палестине, сможет выехать. Будет обмен: за каждого немца мы даем десять евреев». Так и сказали. Шутили даже, мол, нас так мало осталось, что евреев будут делать из поляков. И эта их ловушка сработала. На обмен записалось очень много людей, которые жили в деревне по арийским документам. После всех этих мук, после всех выселений? Это было бы нелогично, нет, им нельзя верить. Что значит «двести человек»? Почему именно столько? Они что, специально для двухсот человек устроили это чудо? Но верить хотелось… Записались все. У нас здесь, в Палестине, была родня, жил брат. Были и те, кого приписывали к другим семьям. 5 января нам сказали, что мы можем взять с собой только пять килограммов, потому что в вагонах мало места. Ну что соберешь на пять килограммов? И с таким багажом мы пошли к подводам.

Лица

Подводы отъезжали с территории гетто?

Да. На подводах нас привезли в Уязд. Это деревня между Опочно и Колюшками, недалеко от Томашува. С нами были всего двое эсэсовцев и польская полиция – ни украинцев, ни польских солдат не было. В Уязде устроили сборный пункт, куда свозили евреев из других мест – они тоже ехали в Палестину на обмен.

Сколько человек оказалось в Уязде?

Два вагона из Опочно – где-то четыреста пятьдесят – пятьсот человек: двести семей. Не знаю, сколько их всех вместе было. Под вечер мы приехали в Уязд. Это была большая деревня. Мы вошли в ворота, их за нами закрыли, и тут мы увидели немцев и украинцев. Заподозрили, что это капкан, а не Палестина, но хотелось верить, хотелось жить. Нам сказали, что мы здесь переночуем, а утром придет поезд. Поезд придет и повезет нас на запад, в Германию, из Германии – в Швейцарию, и там произойдет обмен. Так они нам обещали. Пересидели ночь, лечь было негде.

Где вас разместили?

Это были брошенные дома польских крестьян, специально «приготовленные» для евреев. В каждый дом впихнули двадцать человек.

Можно ли было убежать? Кто-то пробовал?