Я пришла домой, а там никого не было. Восстание в Варшавском гетто. Истории в диалогах

Дальше было трудное дело. Надо стрелять, а ни гранат, ни новых пуль нам не передают. Наши боеприпасы быстро закончились, кажется, числа двадцать третьего. А в этот день немцы начинают входить в ворота. Мы стоим наверху, на посту, и смотрим, в какие ворота они входят. С нами был Шимон Хеллер, он один – с винтовкой, а у остальных – пистолеты, гранаты и коктейли Молотова. Как только видели немцев, давали ему знак, и он стрелял из ружья. После каждой такой атаки мы переходили в следующий дом, вот немцы и думали, что нас много и оружия у нас полно. А нас была маленькая группа, так и перебегали с чердака на чердак, из дома в дом. И хотя мы стреляли, все это было такое жалкое в сравнении с их силой. Волей-неволей задумывались, что будет, когда у нас закончатся пули. Решили, что каждый свою последнюю пулю оставит для себя, лишь бы не даться им живьем. Потому что любая смерть быстрее и легче, чем Треблинка. А что такое Треблинка, мы знали. Вот сейчас, когда рассказываю об этом – тогда я себя не спрашивал, ничего не знал, – но сейчас, когда об этом думаю, не припомню, чтобы мы когда-нибудь говорили о выходе из гетто. Никто об этом и слова не сказал. Каждый знал, что сделать с последней пулей. Немцы начали входить в дома. У них что ни день, новая тактика, иногда они ее каждые два часа меняли. А у нас не было слаженно действовавшего штаба, связь между группами едва существовала. На третий или четвертый день к нам снова пришел Элиезер и рассказал, чтó происходило у щеточников. Сказал, что наша мина взорвалась. Ой, как мы обрадовались – хоть что-то нам удалось! Элиезер рассказал и о центральном гетто – наши парни сожгли там два танка и не понесли особо крупных потерь. Нас это тоже приободрило. Но нам хочется есть. Уже несколько дней сидим без еды, голодные. Что делать?

У вас не было запасов провизии?

Не было. Откуда? Если только то, что случайно удавалось найти в какой-нибудь квартире, – немного риса, немного картошки. Пекарни не работали. Если у кого и были запасы, их забирали с собой в укрытие. В первые дни там было что есть. Ну а потом… Так что сидели голодные. А в семьдесят шестом доме на первом этаже была пекарня. Пошли туда. Я увидел, что есть мука, есть печь, всё есть, только дрожжей нет. Так что испек хлеб без дрожжей. Во время войны печь хлеб без дрожжей можно. Триста лепешек испек. Это было то ли в седьмую, то ли в восьмую ночь. Этот хлеб мы разделили между всеми группами на нашей территории. Каждой группе досталось несколько лепешек. Все хорошо, но только как пек хлеб, дым валил из трубы. А бефельштелле рядом. Они наверняка видели этот дым, но в гетто не вошли. Немцы ночью не приходили в гетто. Зато вошли утром – и пекарня тут же взлетела на воздух!

Вы говорили, что немцы часто меняли тактику.

Да. Через несколько дней они начали использовать еврейскую полицию, чтобы выманивать людей. Полицейским приказали входить в дома, в подвалы, квартиры и кричать, что все должны покинуть дом, потому что его сейчас сожгут. Люди этого очень боялись, не знали, что делать. Некоторые начали выходить. Шли на Лешно, 80, каждый день по несколько человек, каждый день кцат[173]. У кого был хороший схрон, оставались. Мы тоже решили сменить тактику. Ушли с чердаков, чаще прятались в подворотнях. Немцы начали тайком заходить в квартиры и устраивать там амбуши[174]. Передавали своей артиллерии на арийской стороне, из какого дома, с какого чердака стреляем, и артиллерия стреляла по нам. Как только она начинала бить по чердакам, мы спускались пониже. Когда немцы увидели, что артиллерия не помогает, начали поджигать дома. Жгли дом за домом, и так разгорался огромный пожар. Мы уже знали эти пожары по центральному гетто. А потом видели такой же пожар на Швентоерской. Эти три пожара становились все больше и больше. А нам некуда было отступать. Все наши переходы пригодились в первые дни, но не позже, когда начали гореть дома. Немцы окружили дом, из которого по ним стрелял Шимон Хеллер. Вся наша группа была в этом доме. Они ворвались в нашу квартиру, и тогда Элиезер [Геллер] приказал выпрыгивать из окон во двор. Прыгали со второго этажа. Некоторым удалось, и они прорвались к Давиду Новодворскому.

Как можно безопасно выпрыгнуть со второго этажа?

Там была гора мусора, и мы прыгали в этот мусор.

Кто-нибудь из ваших пострадал, когда вы прыгали?

Элиезер спускался по простыне, а под конец прыгнул – и вывихнул себе руку, она потом очень болела. Шимон Хеллер выпрыгивал последним, и его застрелили. Стреляли в него из окна, так он на этой горе мусора и умер. Через какое-то время к нему вернулись, но его ружья уже не было.

Что вы сделали с его телом?