Я пришла домой, а там никого не было. Восстание в Варшавском гетто. Истории в диалогах

Унесли. Но куда унесли? На лестничную клетку. Мы ничего не могли с ним сделать. Он уже умер. Все время шла стрельба… Дома пылали, а мы переходили с чердака на чердак. Когда деревянные перекрытия прогорали и падали перед нами, мы уже не могли перейти. Приходилось выходить из дома по лестнице. Нам некуда было идти. Мы ничего не могли сделать. У нас не было боеприпасов. Это было ужасней всего.

Вы помните, когда застрелили Шимона Хеллера?

Мы вышли из гетто двадцать восьмого апреля[175], через десять дней сопротивления. Шимон погиб, кажется, на восьмой день. На десятый день мы совсем ухайдакались. Как это – «ухайдакались»? Мы переходили с чердака на чердак, от лазарета к лазарету – у нас было несколько раненых. Лазареты устроили в схронах, один из них – под семьдесят шестым домом. Там даже был настоящий доктор. Не знаю, как его зовут, знаю только, что живет в Америке. Стефан Граек рассказывал, что только этот врач выжил, только этот врач… Шесть наших раненых были в его лазарете. 28 апреля мы получили сообщение – все бойцы должны прийти на Лешно, 56, в схрон. Попытаемся выйти из гетто.

Там должны были встретиться все повстанцы с территории Тёббенса?

Те, кому дойдет это сообщение. В каждую группу кто-то должен был его передать. А по гетто ходила еврейская полиция и кричала: «Завтра поджигаем! Завтра поджигаем! Всем выходить!» Эти слова – «завтра поджигаем!» – расходились по гетто, как потоп. Нам некуда было идти… Помню, что в тот же день, до того, как пойти на Лешно, 56, мы получили приказ поджечь фабрики. Оружия у нас уже не было, но поджечь мы могли! Они поджигали дома, а мы фабрики. Бензин – и гори! Пожар все разрастался и разрастался… В ту ночь на Лешно, 56, мы узнали от Элиезера, что можно выйти из гетто через канализацию, а оттуда нас заберут в лес, уйдем к партизанам и продолжим воевать с немцами.

Вам известно, кто организовал выход по тоннелям?

Знаю только, что накануне Элиезер отправил по канализации на арийскую сторону Стефана Граека. У него там, на другой стороне, на Огродовой, 27, был схрон. Там уже пряталась группа, которая вышла из гетто раньше. Дворник в этом доме был членом ПРП, он помогал повстанцам. Дорогу через канализацию знали, именно по ней нам доставляли оружие и сообщение. Были даже свои знатоки тоннелей – в том числе те, кто торговал оружием.

То есть больше никаких акций в гетто вы не предпринимали?

Нет. Элиезер еще раз выслал десятерых бойцов на поджог фабрик. Я был одним из них. Мы отправились на Лешно, 76. А когда выполнили задание, пошли в схрон, он был в том же доме, где и фабрика. Там пряталось, может, восемь, может, девять человек, среди них несколько партийных, но все гражданские, без оружия. Элиезер хотел вывести их из гетто вместе с нами. Мы забрали всех с собой.

Что это были за люди, которых вы забрали?

Из Поалей Цион – Левин, Моргенштерн, руководители организации. Сначала вместе с ними пошли в лазарет. Я рассказывал, что у нас там были раненые. Помню, входили в лазарет через голландскую печку… Встреча с ранеными была очень трудной. Мы уже знали, что выходим в лес, но нельзя было им об этом сказать. Они не могли выйти с нами. Вы себе это представляете? Элиезер подошел к Меиру Шварцу, тот был ранен в плечо, а не в ногу, мог ходить, и спрашивает у него: «Скажи, ты выдержишь эту дорогу вместе с нами?» Меир ответил: «Да». – «Тогда я тебя беру». Потом Элиезер говорит Гуте [Кавеноки]: «Гута, ты остаешься здесь. Нельзя оставить раненых одних, без помощи».

Гута не была ранена?

Нет, она не была ранена. Я не раз об этом думал. Гута тогда разрыдалась: «Если я женщина, значит, я не гожусь в партизаны?» Все это происходило в комнате, перед печью[176], а за ней лежали раненые.

Они этого не слышали?

Нет, они не слышали. Гута очень просила Элиезера, чтобы он разрешил ей пойти вместе с нами, потому что она хочет сражаться. И тогда Лея Корн[177] – я говорил, что еще расскажу о ней, – шепчет Элиезеру: «Элиезер, я остаюсь». И, не дожидаясь ответа, пролезла через печь внутрь. Я эту минуту никогда не забуду. Лея осталась там. Остаться означало ждать, когда подожгут дом. Шварц пошел с нами. В ту же ночь мы впервые вошли в канализацию. Это было ночью 28 апреля. Кто-то из наших почувствовал газ. Решили, что это немцы, и начали выходить. Как мы входили в канализацию, так это целая история. Сначала расширили дыру, через которую шмуглеры когда-то перебрасывали товар, вынули из стены еще несколько кирпичей. У тех, кто входил в тоннель первыми, не было опыта, они не очень представляли, как этот делается. Если спускались головой вниз, не могли двинуться дальше, канализация была глубокая, поэтому вылезали и снова спускались [по лесенке в люке] ногами вперед. Потом уже научили друг друга, и стало легче.