Я решил стать женщиной

- Мама, смотри, тебя Усум ждет, - узнала этого джигита Лиза. Маша засмущалась и торопливо начала вылезать из машины, сумка её расстегнулась и всё, чудом уместившееся в ней барахло, высыпалось на коврик в машине.

- Маша, а что, Усум опять у тебя живёт? - спросила Катя. Я бы не задала такой вопрос, у меня не было на него права. Одно дело выгнать <кавказский табор>, терроризирующий мою дочку, из своей квартиры, другое дело - мужчина моей жены. Это был её выбор, и она имела на него право. Мне это могло нравиться или нет, но моя бывшая жена на то и была - <бывшая>, чтобы иметь мужчину на свое усмотрение. Но за меня всё выяснила Катя. Как подружка она могла спросить её о чём угодно.

- Он не надолго, на несколько дней. Ему тут ближе на работу ездить, а у него сейчас такой тяжелый период, - Маша нервно собирала свои помады и карандаши, ответ её звучал неубедительно.

- А как же Барияд? Вы же знакомы. Она не ревнует? - продолжала допрос Катя.

- Не знаю, мне наплевать, я никого не звала. Ей, по-моему, это тоже удобно. Они живут у родственников, без Усума им свободней.

- И из-за этого она мирится с тем, что её муж живёт с другой женщиной? - не выдержала я и вставила фразу. Лиза уже вышла из машины, и я себе позволила ещё слово. - Пиздец! Это ещё говорят, что в кавказских семьях строгие нравы. Тьфу!

- Заечкин:

- Ладно, это твое дело. Пока, Маша, - мы попрощались. Подбежала Лиза к окошку машины, и мы с ней поцеловались. Мы с Катей поехали по домам.

Меня нестерпимым зудом охватило желание уволиться из академии, то есть со своей родненькой работы. Такие осенние обострения случались и ранее, такое желание было у меня и года три, и четыре назад, но сейчас мне захотелось уволиться просто до невозможности невыносимо, и это желание стало даже перерастать в устойчивое невростеническое чувство тревоги. На то были причины, много причин, некоторые были не новы, они и раньше заставляли задумываться над этим побегом. Во-первых, мне было элементарно неудобно приходить получать зарплату и не ходить при этом на работу, все это знали, и мне было чудовищно стыдно за это перед людьми, с которыми я с десяток лет отработала <бок о бок>. Во-вторых, и это было основной причиной, на мне, как на материально ответственном лице числилось большое количество материальных средств. И так как я в академии не появлялась и даже, если появлялась, то только с целью отобедать в местной столовой или в ресторане, и в своё помещение я уже даже не заходила, то за четыре года моя несчастная студия, добросовестно дававшая мне когда-то возможность целых десять лет неплохо зарабатывать, стала совсем бесхозной и брошенной. Она была закрыта, но ключи от студии кроме меня были ещё и у коменданта, и я несколько раз обнаруживала пропажи и недостающие эти злополучные материальные ценности, за которые была ответственна. Не обвиняю в этом коменданта, может, кто-то работающий вместе с ней брал ключи от моей студии, висящие в открытом для всех шкафчике:, не обвиняю, но периодически из студии что-то обязательно пропадало, слава Богу, по мелочи. Все эти материальные богатства ценности ни для меня, ни для академии не представляли, некоторые из них были произведены в 1947 году, 1949, 1959, и т.д., но существовал порядок, по которому я должна была их передать кому-то или списать их за ненадобностью: и по этому порядку полагалось мне хранить их в целости или выплачивать за утерянное.