Читаем Я решил стать женщиной полностью

В принципе, решение, что надо срочно увольняться, созрело после первой же пропажи, которая произошла следующим образом. Мне позвонил Володя Самошкин, работающий уже вечно в академическом компьютерном центре, и от лица проректора и всех хозяйственных служб попросил - можно ли им, местной академической джаз-банде, порепетировать у меня в студии. <Начальник хозяйственного отдела дал добро. Ты же всё равно уже в ней не бываешь>, - добавил Володя. <Репетируйте>, - согласилась я, подумав при этом, что добром это не кончится, но отказать я уже не могла по причине, что обращались ко мне от имени начальства, да и в студии я, действительно, не появлялась, и права мои на неё были уже очень условны. В моей студии академическая джаз-банда вместе с репетициями или вместо них организовала запойные пьянки, я специально неожиданно заехала в академию и у себя в съемочном павильоне обнаружила батарею пустых бутылок из-под водки, грязные подушки и такую же грязную скомканную постель на моём диване. <Ебутся>, - подумала я, и было это для меня крайне неприятно и очень брезгливо. Я знала, что в студию эту я уже не вернусь, но связывало меня с ней очень многое, и видеть её разорение мне было очень больно. Следы пьянства и чужого нечистоплотного блядства стали не единственной неприятностью в этот день:, я не обнаружила фотоаппарата <Никон>, который на мне, конечно, исправно числился. Я вызвала тут же Володю и долго орала на него матом, в ответ он пучил глаза, дергал заросшим бородой подбородком и пожимал плечами. От злости и отчаяния я в неприятной для Володи близости от его физиономии со всего размаха ударила кулаком по шкафу, где лежал этот японский фотик. Володя вздрогнул, от греха подальше умолк совсем и ещё раз виновато пожал плечами. <Сын Юдакова оставался здесь ночевать разок, бабу приводил, может, он и фотоаппарат прихватил?> - предположил и заложил своего товарища по джаз-банде Володя уже в дверях. <Бандой вы назвали себя не зря>, - мрачно отметила я.

То же самое по секрету подтвердил и другой участник джаз-банды - барабанщик и по совместительству местный милиционер. Тот был откровенней: <Сын Юдакова спёр твой фотоаппарат, он уже неделю у тебя там ночует, бабу какую-то водит. У него ключи, он у Самошкина их забрал. Кто же знал, что он ворюга>. Юдаков был главным инженером в академии, и требовать от его сына возвращения украденного им фотоаппарата было абсолютно бессмысленно. Я плюнула и купила по объявлению разбитый <Никон> за сто долларов, и, наконец, у меня хватило мозгов убрать всё самое ценное в сейфы. Но спрятать всё было абсолютно невозможно, и периодически я не досчитывалась у себя в студии очередной вещицы из длинного бухгалтерского списка материального учёта. Я решила срочно увольняться, пока не пропало что-нибудь ещё. Но прошел год, потом ещё один, а я так и не начала этот процесс. Я планировала каждую неделю пойти и написать заявление:, но то съёмка, то ещё что-нибудь. И вот прошли майские праздники, прошёл период отпусков, начался новый учебный год... И тут в академии решили возродить местную газету, ранее имевшую громкое название <Коммунист>. Мне позвонил новый редактор с глупым вопросом, - <А не могли бы Вы сейчас ко мне зайти?>. То, что меня сейчас нет в академии, ему в голову прийти не могло - рабочее время ведь. Я нагло заявила, что зайду на недельке, и в какой-то день, как обещала, к нему зашла.

Новому редактору выделили хороший кабинет в первом учебном корпусе, рассчитывая, видимо, что из хорошего кабинета обязательно выйдет хорошая газета. Мы познакомились, и новый редактор начал рассказывать о концепции газеты, о её грандиозных перспективах, и неожиданно перешёл на шикарные перспективы моей работы в этой газете и в академии вообще.

- Обещаю Вам, будет много работы, скучать Вам не придётся, - бодро дарил мне надежду на хорошую жизнь новый редактор. Похож он был чем-то на солидного Жана Марэ, кто постарше, тот помнит этого французского актёра с благородным и крупным лицом.

- Да я не скучаю, - вяло и осторожно ответила я.

- Я имею в виду, что будет много интересных съёмок, будем освещать разные академические события и вообще, - возбужденно продолжал он.

Мне стало интересно, какие такие интересные съёмки возможны в академии и осторожно спросила:

- А что Вы имеете в виду? Интересные - в каком смысле?

- Надо будет осветить жизнь наших кафедр: как-то по-новому, с новой и неожиданной стороны: И события в академии: - новый редактор находился в типичной экзальтации, охватывающей обычно людей в первые дни работы на новом месте.

- А что-то изменилось в учебном процессе, я имею в виду внешне? И события: Они или есть, или их нет. Если их нет, то что снимать?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное