Я решил стать женщиной

- Ну, надо подумать: надо подумать, как преподнести всё это красиво. Я видел Ваши старые фотографии и понял, что Вы профессионал, я бы даже сказал настоящий художник. Я чувствую, мы обязательно с Вами сработаемся. А со своей стороны я обещаю повысить Вам зарплату, я обязательно поговорю об этом с ректором. Вы сейчас сколько получаете? - этот вопрос поставил меня в тупик, я не помнила размер своей зарплаты. Помнила, что была она ровно на два дня крайне скромного моего проживания.

- Ой! А я чего-то не помню: но не очень большая, - неуверенно сказала я.

- Как же Вы зарплату свою не помните? - удивился редактор. Ему нужна была конкретная сумма, от которой он мог бы оттолкнуться, то есть он уже решил насколько мне зарплату увеличить, но назвать какую-то конечную сумму он не решался, вдруг я получаю в данный момент так мало, а он предложит мне так много, что будет в этом полнейший непорядок и несправедливость, ведь где это видано, чтоб зарплату поднимали сразу прямо так в два или три раза:, вот на десять процентов или на двадцать - вот это по-царски, а в два раза - это уже беситься с жиру и растрачивать госбюджет. Я всё понимала, все эти его мыслишки: Да и что он мог мне предложить? Я решила не мучить ни себя, ни нового редактора новой газеты, мужик он, было видно, неплохой, чего ему голову морочить, всё равно уволюсь, и снимать я ничего не буду.

- Маленькая здесь у меня зарплата, не помню какая, но очень и очень маленькая, она меня не устраивает, и я буду увольняться, - неожиданно решительно начала я.

- Как увольняться? Я же Вам сказал, что поднимем Вам зарплату, для начала можно тысячи три с половиной выбить: может, даже около четырёх получится:, больше пока не смогу, - и редактор широко развёл руками, показывая то ли широкую душу, то ли свои широкие возможности.

- Да ничего выбивать не надо, мне жаль, что приходиться увольняться из академии, но я не смогу тратить столько много времени за три с половиной тысячи рублей. Я снимаю сейчас в другой студии:

- А в какой организации, - спросил меня редактор.

- Да ни в какой, в своей, - ответила я.

Редактор скривил губы, для него это прозвучало не круто. Вот если бы названице какого-нибудь госучреждения я назвала: то вот это да!

- Неожиданно! Очень неожиданно! - и редактор грустно замолчал.

- Извините ради Бога, но я уже давно собирался: руки никак не доходили, - продолжила объяснять я и что-то очень долго невнятно говорила о любви к академии, о проведенных годах в ней, о маленьких зарплатах и несчастных её сотрудниках, работающих за эти копейки.

Выйдя из кабинета, я тут же в ближайшем буфете написала заявление об увольнении и побежала собирать подписи. Все удивлялись этому моему неожиданному решению, но подписывали.

Я и сейчас приезжаю в академию, как в родную, по-прежнему вижу в её стенах знакомые лица: лица, которые стали близкими ещё в дни моей молодости, когда я молодым двадцатилетним коммунистом вернулась из армии, и мне помог устроится в это по тем временам замечательное место, работающий здесь старый моряк-подводник, капитан первого ранга, Василенко Фёдор Андреевич. Спасибо ему за это. Жив ли он ещё?

* * * * *

Ночью я встала, извините, пописать. Я никогда раньше не вставала по ночам по таким неудобным поводам, но, начав принимать гормоны, теперь я обязательно просыпалась ночью и плелась сонная в туалет, - пила я на ночь чаи и прочее: или не пила ничего совсем, это стало, черт его побери, обязательным ночным ритуалом. И этой ночью я привычно проснулась, и разумно решив писать не в постель, нащупала ногами тапочки и пошла в туалет.

Писала я стоя. Конечно, я могла и сесть, типа я девочка, но я не любила фальшивых, несоответствующих действительности действий и ситуаций. Я встала у унитаза и, расстроенная устройством своих гениталий, начала писать. Левая нога позвала меня болью, несильной, но она нарастала и быстро стала невыносимой, нога, как будто наливалась кровью и становилась тяжелой. Я окончательно проснулась, боль стала вконец нестерпимой, и я, не выдержав её, подняла ногу и поставила её на бачок унитаза. С задранной ногой я закончила своё важное дело и с мрачными предположениями добралась до постели. Идти было не больно, даже становилось легче. Я включила свет и осмотрела ногу: Ни оттеков, ни синяков, ни выпирающих вен, - у меня никогда не было варикозов. Я выключила свет и легла в постель. Боль не стала меньше сразу, но, полежав минут десять, она начала утихать и через минут сорок прошла совсем.