Читаем Я решил стать женщиной полностью

"Аневризма", - поставила мне диагноз на следующий день жена Синцова, врач-стоматолог. Мы снимали какую-то рекламу для <Видео-интернэйшнл>, и она приехала со своим мужем на съёмку. <Это очень хреново!> - как будто прощаясь со мной, она тревожно покачала головой. Я быстренько всё досняла и, напуганная Аллой, поехала к невропатологу в родную академию. Оказалось, слава Богу, всё не так страшно, я просто что-то сильно застудила, милая немолодая врачиха-невропатолог прописала лечение, которое за неделю вернуло меня к возможности нормальной сексуальной жизни: Именно к возможности, нормальная сексуальная моя жизнь окажется неожиданно за горами, за долами, в тридевятом царстве, в неизвестном государстве, сбежит она от меня, мне придется долго искать её, всходя на вершины, но чаще срываясь с них вниз. Предчувствуя эту потерю, я всю неделю корчилась в судорогах от страшной боли, получая свои последние оргазмы от своей любимой девушки:, а потом умирала от этой боли, становящейся во время оргазма абсолютно невыносимой: на нашем смертном ложе Любви.

Мази, таблетки, лечение: кончилась боль - и кончились наши близкие отношения: навсегда. Впереди занималась зарей моя новая жизнь, неизвестная, пугающая: Не сразу она наполнится счастьем и благополучием. Одиночество и смерть будут вести меня за руку к моему счастью. Сдохнешь в такой невеселой компании, пока увидишь свой Свет!

* * * * *

"Я шел мимо радостных, новогодних витрин, проталкиваясь через истеричную, предпраздничную суету, я шел, ничего не замечая...", - вывела я на выдранных листах из неизвестной тетрадки первые строки этого повествования.

Я встала среди ночи, голова гудела, затылок горел... меня качнуло, и я, ослабевшая, села за стол. С час я наблюдала за болтающимся электрическим шнуром, свисающим с потолка. Вздрогнула после оцепенения, вытащила с полки первую попавшуюся тетрадь и написала первые строки этой книги...

Эпилог

Я шла мимо радостных, новогодних витрин, проталкиваясь через истеричную, предпраздничную суету, я шла, ничего не замечая, в одной руке тянулся мой ребенок, в другой сумки с подарками. Я давно уже разучилась что-либо ощущать, о чем-то сосредоточенно думать, я шла как во сне. Я разговаривала с Лизой, улыбалась ей, но была не с ней, меня не было.

Через несколько дней, почти сразу после Нового года, меня ждала операция, ждала SRS, уже оплаченная суммой в две тысячи долларов, уже в подробностях оговоренная... Не избежала я её, не смогла смириться с собой. Меня ничего не пугало, меня ничего не могло уже напугать. Я не задумывалась о последствиях, я шла к неизвестной цели и не знала, что ждет меня впереди.

Сухой морозный снег искрился, в детстве я любила зачерпывать его смешной своей варежкой и рассматривать под фонарем. Снежинки своими сказочными формами звали меня за собой в свой заколдованный мир, я долго могла стоять и смотреть в них, пока уже далеко ушедшая мама не обнаруживала мое отсутствие: "Борис, ну-ка, бегом давай, догоняй! Давай, давай... Ну, что ты опять!? Варежки промокнут". И я, важно и весомо названная Борисом, в смешном толстом великоватом пальто на вырост, с завязанным поверх воротника шарфом, в кроличьей шапке ушанке обязательно завязанной под толстыми красными от мороза щеками, бежала, по-детски неуклюже перебирая ногами, за своей мамой.

- Папа! А ты мне обещал написать сказку к Новому году, - Лиза уже лежала под одеялом и смотрела своими карими, в бабушку Изу, пуговками на меня.

- Написал, написал...

- А ты её распечатал или она в компьютере?

- Нет, Лизуль, с принтером что-то случилось, не распечатал, не успел. Может быть, я потом её прочитаю? - сказала я и сама подумала, что нехорошо обманывать ребенка, обещала написать к Новому году, значит, надо читать сказку, а она была написана только наполовину.

- Завтра уже Новый год. Ты обещал, - капризно потребовала от меня развлечения дочка.

- Хорошо, только сбегаю сейчас в душ.

Я вышла из душа, выключила верхний свет, и залезла под одеяло к своему ребенку. Чистая хрустящая постель прохладной своей половиной обняла меня гостеприимно, над нами чуть в стороне светился уютный желтого цвета ночник. Я повертела свой ноутбук поверх одеяла, но он не лег удобно для чтения, и я отложила его в сторону.

- Ладно, я по памяти тебе расскажу, - не рассчитывая на помощь компьютера, я откинулась на подушку и начала вспоминать начало сказки, её конца ещё не существовало.

- По памяти - ты всё забудешь, мне будет неинтересно, - хныкающим голосом пропищала Лиза.

- Лизка, противная. Чего ты такая капризная? Это же я написал эту сказку. Слушай и не перебивай. Кстати, а как твою подружку из твоего класса зовут, которая тебя постоянно обижает?

- Фарида.

- А фамилия?

- Джабраилова. А что?

- Ничего, просто так. Так вот, слушай и не перебивай. Иначе все сказочные персонажи обидятся и уйдут к другим детям. Понятно?

- Хорошо, хорошо.

- Жила-была крыса со своим маленьким сыночком крысом. Крысой-Ларисой звали маму и Бориской звали ее маленького крысенка:

- Папа, почему про крыс? Они противные, - Лиза выкроила недовольную рожицу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное