Я, собачка

Будь рядом папа, он нашел бы правильные слова. Он вообще мастерски находил всё – от пропавших кукол до оправданий. Он бы стер разговорами грусть с Марининого лица, нарисовал объятьями улыбку – как мог он один. Но здесь был лишь Принц, вжимавший тяжелую темную занавеску в подоконник, чтобы даже крупинка света не упала на его тонкое, усыпанное крошками веснушек запястье.

Марина утерла мокроту под носом и надавила пальцами на глаза, пытаясь раскрасить комнату пляшущими цветными кругами. Обида жглась изнутри, но уже меньше, потихоньку сбегая вместе со слезами. Марина не была собачкой – даже на семейных праздниках. Чаще – снежинкой в серебристом ободке с большим пуховым шариком сбоку. А мама в такие моменты говорила, будто там, далеко, в ее детстве, дошколятам кололи головы мишурой. От маминых воспоминаний чесался лоб.

– Оставь. – Принц заерзал на постели, заскрипевшей старым бабушкиным креслом, и потянулся к столу у кровати: там стоял пустой стакан в красивом, напоминавшем крошечные городские ворота подстаканнике, который окружали коробки и пузырьки. Принц смел их ладонью, будто пытаясь прогнать от себя, совсем как Марину. – Тут положи, – процедил он, щипнув себя большим и указательным пальцами за переносицу.

Марина бросилась собирать беглецов. Подняла с пола прозрачный домик для таблеток, расставила по цвету – от самого светлого к самому темному – пузырьки, а за их спинами расположила коробочки, словно плечистых стражей в бело-синих плащах. И ничто, ни один предмет не тронули трещины. Марина приложила ладонь к груди, прощупала ключицы спрятавшегося внутри себя скелета и с удивлением поняла: Принц не оставил сколов и на ней. Хотя ноги по-прежнему дрожали, а внутри бурлило негодование – а может, просто желудок опять напоминал, что ел одних лишь червей.

Тарелку Марина попыталась поставить в самый центр стола, где она своей белизной напоминала бы странное сырно-колбасное солнце. Но заботы Принц не оценил. Он схватил угощение, вновь потревожив пузырьки, – те раздраженно зазвенели, стукаясь друг об друга, – и осмотрел со всех сторон, облизывая острым языком потемневшую нижнюю губу.

– И чем прикажешь мне это есть? – Из его рта вновь потек яд, но Марина лишь стряхнула его с предплечий двумя резкими движениями, боясь к концу беседы все-таки уйти треснувшей или с черным пятном под кожей.

Она поначалу хотела спросить про волшебное слово и даже встать как мама – недовольно, прижав кулаки к бокам и превратив губы в тонкую злую нить, – но лишь послушно кивнула. Путь до кухни удлинился: ноги казались вареными макаронинами, на которых сложно сделать и шаг. Коридор трясся, угрожающе шевеля скрученными под потолком обоями. А может, тряслась сама Марина, сминавшая в этот момент нарисованную на футболке кошку, которая, конечно же, была ни в чем не виновата и от обиды покрывалась заломами.

Трезубую вилку – как у морского царя – Марина положила на стол, чтобы ненароком не коснуться пальцев Принца. Те вновь бродили по одеялу, изучая каждую складочную волну, то пропадая за особо вспенившейся, то ловко седлая ее. Тарелка застыла у Принца на коленях. А в раскинувшейся на ней яичнице не хватало кругляка колбасы.

– Принеси воды. – Там, где у людей была вежливость, у Принца плескалось высокомерие.

Приправленное кислым сахаром негодование взбурлило в самой глубине Марины, но так и не вырвалось наружу. Она забрала стакан у кружевного подстаканника и пошла журчать краном в ванную. Долго трогала воду пальцем, пока та не стала леденющей, и вернулась довольная, чуть не переливая запертое в стекле море через край.

– Из-под крана? – тут же догадался Принц и скорчил такое страшное лицо, будто Марина вмиг стала ему ну совсем отвратительна – как ползущая по подушке многоножка.

Марина боялась, что он ударит, что накричит почти неподвижным ртом. Но Принц просто выхватил стакан и придвинулся к подоконнику. Полился выпущенный из-за штор свет, занял комнату. А следом за ним через распахнутое окно влетел ветер, неся в призрачных ладонях горсти снежинок.

– Совсем бестолковая, – разочарованно обронил Принц, после чего отправил воду в полет. Та громыхнула о козырек нижнего балкона. – Никогда больше, – долетели до Марины едва слышимые за гулом ветра слова, – никогда больше, собачка. А хочешь сделать что-то хорошее – так разбуди бабушку.

Он не стал есть. Отставил одинокую тарелку застывать внутренностями на темном столе, под выключенной сферой лампы, и сунул пальцы между вывалившимся окном и рамой. Марина следила за тем, как Принц дирижирует снежинками, облетавшими его ладони. Ей больше не было места в этой комнате – та будто сжималась, пытаясь вытеснить незваную гостью. Марина шагнула назад, стараясь не врезаться в дверной косяк, когда взгляд ее упал на изгиб простыни. Там под кроватью белела ручка, разделенная пополам тонкой полосой.