Я, собачка

В его ответе не было смысла. Зато он снял с Марининых мыслей страх, как тонкую пленочку с молока. Снял и отбросил в сторону. Принц наверняка знал Ванечку – иначе как угадал его сохраненные в буквах черты? – но говорил о нем с неохотой. Возможно, из обыкновенной мальчишеской вредности. Они могли познакомиться в школе или на детской площадке, где ребята постарше отвоевывают территорию у малышни. А Принц, пусть и не мог сейчас ходить, был похож на того, кто может что-то запросто отобрать и присвоить.

К тому же, если бы Ванечка и правда жил здесь, в ее комнате, Бабочка бы сказала об этом. Марина доверяла Бабочке, забравшей ее с вокзала и накупившей несколько пакетов еды – она не поскупилась даже на белые коробочки апельсинового сока, которые теперь прятались между стенкой и кухонным шкафом, выглядывая из тени.

– У тебя тоже забрали имя. Как у Ваньки. Как у меня, – продолжил после недолгого молчания Принц, будто и не заметив, что его не удостоили ответом. – Только ты пока об этом не знаешь.

Этот туманный разговор порядком утомил Марину, а тарелка в ее руках все еще хранила колбасно-яичный запах, отчего желудок извивался дождевым червем. Ей уже не хотелось слушать ни про имена, ни про дурацких медведей – мысли затопила желтизна апельсинового сока, по которой дрейфовали, подняв украшенный сахаром мармелад вместо парусов, румяные хлебные мякиши, щедро смазанные маслом. Марина заерзала, метнула взгляд на дверной замок, вываливший наружу язык – бирку ключа, – и, наступив на верхние веточки елочек, оставила Принца, как тот и хотел.

– Я разбужу бабушку. – Вежливость вынудила ее вновь заговорить. – Ты только не говори, что я приходила. Вдруг наругает.

– Хорошо. – Ей показалось или Принц и правда улыбнулся? – Уходи. – А когда Марина уже толкала дверь, погружая комнату во мрак, она услышала такое неожиданное: – Можешь звать меня Сашкой.

В этот самый момент его корона осыпалась пеплом. А Марина провернула ключ, запирая внутри капризного Принца и его последние слова. Прячась в тени дверного прямоугольника, она бросила в него свое имя, по-прежнему звонкое, но его тут же съел вновь прорезавшийся голос мужчины, живущего внутри деревянной коробки радио. А ведь совсем недавно он вежливо молчал, возможно, просто не желая злить Принца.

Сбросив под рукомойник тарелку и трезубец, Марина отнесла Маленькой Женщине ее яичницу, а к ней ложку – как в папином любимом мультике про бабуленьку, волшебника и говорящий огонек. В ее комнате настенные часы делили день на две неровные половинки, застенчиво отстукивая секунды. Марина взглянула на толстенькую стрелку, подпирающую цифру восемь, попросила громкоголосого мужчину быть немножечко потише и отправилась, прикрыв за собой дверь, на охоту за колбасой и яйцами – уже для себя. А за окном весна никак не могла наиграться в зиму, швыряя в лица прохожим горсти снежинок и надевая на крыши машин пушистые белые шапки.

Конечно, Марина разбудила Маленькую Женщину, как и обещала, перед этим хорошенько покормив разбушевавшихся в животе червей. Та долго благодарила за уже остывшую яичницу, стреляла глазами в круглый циферблат часов и ругала съевшееся слишком быстро время. К Принцу Маленькая Женщина не спешила – Марине даже поначалу показалось, будто она не понимает, о ком ей говорят, – но наконец все же пошла, вооружившись расческой, зубной щеткой и пастой, выходившей из тюбика исключительно полосатой. О своем знакомстве с Принцем Марина умолчала, решительно сказав, что мальчик по соседству постоянно стучал, не давал спать – вообще ничего не давал. Обманывать она не любила и не умела, но Маленькая Женщина проглотила полуправду, как совсем недавно – яичницу.

Днем, к которому время шло бесконечно долго, позвонила Бабочка, чтобы напомнить о завтрашнем визите гостей и попросить Марину – самую ответственную – прибраться и вместе с Маленькой Женщиной приготовить угощение. Маленькая Женщина по-детски радовалась чужим людям, и от смеха все ее тело содрогалось. Она нашла в шкафу платье цвета карамели, украшенное рядами белых точек, и долго рассказывала, как оно поселилось в доме и что к нему шла необычайно модная шляпка, но сбежала, испугавшись моли. Когда Маленькая Женщина вспоминала о прошлом, то превращалась в радио – кряхтящее и несмолкающее. Но Марине нравилось ее слушать и, сидя на полу, примерять красные туфли, слишком большие для ее пока не выросших ног. А еще – нюхать пахнувшую старостью помаду и мазать на пальцы квадратную тушь, вспоминая, что мамина жила в блестящем длинном тюбике.