Я, собачка

Судно. Такое же стояло в палате мамы – крохотный кораблик без парусов и с широкими бортами, – делая ее еще больше похожей на море. Марина знала, зачем их прячут. Она бы прятала тоже, боясь, вдруг кто-то случайно, совсем как она сейчас, увидит и вмиг все поймет.

Выходит, болезнь Принца не давала ему подняться. Вымыть волосы, почистить зубы, взять вилку с кухни, до которой четыре великанских шага. Сделать все то, что с такой легкостью выходило у самой Марины. Стыд опустился на ее злость липкой мокрой тряпкой, скрыл под собой – скрыл, но не убрал совсем. Марина зажала себе рот, подавившись извинениями – но те пытались пролезть сквозь пальцы.

За болеющей мамой в основном ухаживал папа – и в эти моменты они совсем переставали ссориться, превращаясь в одно полное любви существо. Но и Марине доставалась по-настоящему взрослая ответственность: она, как и дома, убиралась. Забирала крохотный белый кораблик, сжимала губы в нитку и на цыпочках уходила, позволяя маме и папе помолчать друг с другом о чем-то личном.

В ванной Марина заплакала в холодную воду, сунув под кран лицо. Спрятавшиеся на время слезы ждали, когда она останется одна. Ждали, чтобы побежать маленькими круглыми ножками по щекам и, устав, осесть за крыльями носа и во впадинке над губой. Марина гнала их руками – смахивала в сверкающую от чистоты раковину – и тихонько пищала, обозлившись на Принца, на себя и на чужую квартиру. Над ее головой укоризненно покачивались белые колготки.

А кораблик, пропахший лекарствами и человеком, пенился, щедро намазанный детским шампунем, и время от времени отправлял в полет крохотные переливчатые пузырьки. Марина всякий раз отвлекалась, когда очередной взмывал в воздух, ловя радужным боком белый лампочный свет. Пузырьки уносили грусть – так казалось, ведь, засмотревшись на них, Марина забывала плакать, – и она, нисколечко не жалея, лопала их указательным пальцем.

Вернувшись, она не нашла яичницы – та спорхнула с тарелки и испарилась, – а Принц, как и подобает особе королевских кровей, вытирал пальцы тонким, похожим на кружевное облако платком. Он не благодарил. Не поблагодарил, даже когда Марина вернула судно, затолкала поглубже под кровать. Она и сама, стирая с лица холодные капли нежно-розовым коротким рукавом футболки, не собиралась сыпать словами. Здесь – то ли в чужом городе, то ли в холодной комнате, – они становились невесомыми и улетали, будто и не звенели никогда.

Положив в пустую, покрытую блестящими разводами тарелку трезубец и наступив на место, где линялые деревянные елочки коридора врезались острыми верхушками в гладкие белые доски комнаты, Марина остановилась. В голове щелкнул выключатель – и так резко, что она почти перепугалась, когда в памяти, точно некрасивый бесцветный логотип, всплыло мальчишеское лицо, перечеркнутое белой трещиной.

– Ты, случайно, не знаешь Ванечку? – чуть слышно спросила Марина, а Принц, и без того неподвижный, обратился в статую.

Чужой город, серый город пестрил усыпанными цветками халатами, алыми помадами и шоколадной крошкой веснушек на бледных руках, и все же в этом многообразии людей и красок знали и Толстого Дядю, и Ванечку с листка.

– Знаю, – послышался голос, но какой-то уж очень чужой, не принадлежавший Принцу. Он звучал мягче.

– Правда? – оживилась Марина, и ноги сами принялись топтать верхушки ненастоящих елок.

– Он жил здесь до тебя. В твоей комнате. – Острые ответы впились Марине прямо под левую ключицу, ужалили голодными осами. – Пока окончательно не стал медведем.

Марина тут же подумала о брелоке в рюкзачке: неужели это он, Ванечка? Мама, конечно, объясняла, что люди не обращаются ни в волков, ни в медведей, ни в других людей, но с клыками. Но чужой город нашептывал совсем иное.

А может, Принц просто шутил.

– Люди не бывают медведями! – Марина попыталась уколоть его в ответ, не прибегая при этом к нелепым оскорблениям.

– Ванька. Светловолосый. Со шрамами на лице. – Принц попадал точно в слова с листка. – А еще он совсем не кричал. Вот как ты сейчас. – Он повернулся – на Марину, – и она увидела очерченные темными кругами недосыпа глаза-льдинки. – Именно поэтому из него вышел хороший медведь.

– А он был большим медведем? Или маленьким? – решила на всякий случай уточнить Марина.

Она не верила Принцу, но страх внутри распускался огромным дурнопахнущим цветком – как когда посмотришь страшный фильм. Даже если в Марининой комнатушке никогда не было ни одного призрака (папа убеждал, что их отпугивают крест, чеснок, он сам и пылесос), стоило случайно наткнуться на что-то пугающее – и будто весь потусторонний мир перебирался жить к ней под кровать, в шкаф и на подоконник.

– Маленьким? – Глаза Принца превратились в две блестящие монеты. – Для взрослых – маленьким. А для тебя, наверное, большим. Его не так давно забрали. Всех игрушечных медведей рано или поздно забирают.