«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников

Повесив трубку, я стал анализировать наш разговор. Ни единой нотки раздражения. Наоборот, даже какая-то учтивость. И это: «Не в одиннадцать, а в двенадцать часов, вы успеете отдохнуть?»

Может быть здесь какая-то скрытая ирония? Нет! Все было сказано просто и по-доброму. Сидя в самолете и поглядывая в окно иллюминатора, я дал себе слово – никогда не подводить эту женщину, моего первого театрального режиссера, к встрече с которой вела меня судьба, соединив наши творческие судьбы на долгие десять лет, которые теперь кажутся мне одним прекрасным мгновением!

В те же годы я стал заниматься самовоспитанием. Стал бороться с катастрофическим неумением соблюдать режим дня в соответствии с движением стрелок часовых механизмов. Как-то опоздав на очередную репетицию, я посетовал на свой старенький будильник. Ирина Сергеевна отнеслась к моему «несчастью» с должным пониманием…

С тех пор я стал получать от нее в дар будильники различных конструкций, габаритов и внушительной силой звуковых сигналов. Эти подарки вручались мне регулярно: по случаю премьер, к государственным праздникам, включая дни рождения и встречу Нового года.

За несколько театральных сезонов у меня собралась обширная коллекция будильников, которые при одновременном включении могли составить конкуренцию звучанию мощного органа – гордости какой-нибудь областной филармонии.

Репетиции шли слаженно и увлекательно. Все актеры работали интересно. Розов появлялся очень редко. Да и то, когда было необходимо свести несколько сцен воедино, и нужно было посоветоваться насчет текстовых связок. Иногда не репетициях Розов что-то шептал Ирине Сергеевне, а она, покуривая папиросу, тихо и спокойно отвечала ему. Догадываюсь, что Виктора Сергеевича волновало то, что многие куски роли я до с их пор «разминал» и произносил текс импровизационно, то есть своими словами. Но на этот счет режиссер была спокойна. Для меня в начале работы над ролью текст не так важен. Я не заучиваю его, как обычно бывает. Я сразу создаю атмосферу, схему образа, расположение его в пространстве пьесы. Потом облекаю этот образ плотью. И вот уже текст, который написан драматургом, начинает вкладываться в уста персонажа, которого я еще неосознанно вижу в своем воображении. Ирина Сергеевна знала, что когда я осваивал общее пространство данной сцены, и действия мои совпадали с внутренним самочувствием героя, становясь осмысленно свободными, авторский текст сам собою ложился на мой язык.

Она очень тонко вела моих партнеров и меня к логическому завершению даже, казалось бы, незначительного отрезка роли, к той невидимой кульминационной точке, которая скрывала в себе правду, глубину и яркую органику существования.

Она не была на репетициях тем «эффектным дирижером», который в экстазе ломает свою дирижерскую палочку, кидает в угол свой пиджак и прерывает репетицию.

«Попробуйте еще раз, – мягко говорила она, если видела беспомощные глаза артиста, – успокойтесь и попробуйте еще». И только в конце репетиции давала дельные необидные для актера пожелания, а кому-то вручала исписанные ею по ходу показа листки с конкретными замечаниями.

Ирина Сергеева всегда была готова к репетиции, знала, чего она хочет, «дирижировала» репетицией внутренне насыщенно и педагогически мудро, логично и точно. В ходе репетиции она была опытным проводником, который вел нас по сложным неведомым путям к цели. Обладая тонким режиссерским тактом и бережно относясь к актеру, умело направляла. Кого-то иногда «в трудном месте» приходилось крепко брать за руку, не подавляя, а только корректируя. А как это важно. Когда наступило время, так называемого, режиссерского театра, Виктор Сергеевич Розов в следующих выражениях высказался об этой тенденции: «Режиссеры не хотели умирать в актерах, а требовали, чтобы актеры умирали в них. Многие и умирали». В режиссуре Ирины Сергеевны способному актеру не противопоставлялась режиссерская воля, задачей было освободить актера, увлечь его.

В то время стала бытовать легенда о некой возвышенно романтической влюбленности режиссера в актера, с которым она работает. Даже не склонный к сенсациям В. Розов открыто прокомментировал эту ситуацию:

«Ирина Сергеевна была прямо-таки влюблена в артиста Геннадия Бортникова. Нет, не как пожилая женщина в молодого мужчину, а как художник в свою модель, как мать в свое дитя. Она прощала ему все выходки, терпела капризы, и глаза ее сияли, когда она следила за его работой во время репетиций…».