Я – странная петля

Однажды, когда я глядел на фотографию Кэрол, сделанную за несколько месяцев до ее смерти, я посмотрел на ее лицо и заглянул так глубоко, что увидел что-то в ее взгляде и вдруг понял, что повторяю сквозь слезы: «Это я! Это я!» И вместе с этими простыми словами ко мне вернулось множество мыслей, которые были у меня раньше, – о слиянии наших душ в одну высокоуровневую сущность, о том, что в основании наших душ лежали одинаковые надежды и мечты о наших детях, о понимании, что эти надежды были не отдельными и не обособленными, а одной-единственной надеждой, одной чертой, которая определяла нас обоих, которая спаяла нас в единое целое, настолько целое, какое я мог разве что смутно представить до того, как женился и завел детей. Я понял, что, хотя Кэрол умерла, эта важнейшая ее часть вовсе не умерла, а продолжила очень сознательно жить в моем мозгу.

Отчаянная шалость

В абсурдные месяцы после трагической и внезапной смерти Кэрол я обнаружил, что меня непрестанно преследует загадка исчезновения ее сознания, в которой я не мог разобраться, и тот бесспорный факт, что я продолжал думать о ней в настоящем времени, что тоже меня смущало. В несмелых попытках выписать эти крайне мутные вещи на бумагу в конце марта 1994 года я начал вести электронную переписку с моим близким другом и коллегой Дэниелом Деннетом, который был за океаном, в Массачусетсе, поскольку соображения Дэна о разуме и о понятии «Я» всегда, казалось, были на одной волне с моими (что, вероятно, объясняет, почему мы так хорошо поладили, когда в 1981 году вместе редактировали книгу под названием «Глаз разума». Дэн также провел большую часть своей профессиональной жизни, размышляя и рассуждая о такого рода проблемах, так что выбор корреспондента не был случайным!

После того как я начал этот обмен, в течение нескольких месяцев мы время от времени отправляли послания туда-сюда через Атлантику, и последнее пришло от меня в конце августа того года, прямо перед тем, как мы с детьми вернулись в Штаты. Обмен было довольно однобоким: на мне было примерно 90 % «говорения» – так я старался сформулировать эти размытые, порой почти невыразимые идеи, а Дэн в основном делал только короткие комментарии о том, согласен он или нет, и намекал почему.

Пока я работал над последними главами книги «Я – странная петля», я перечитал всю нашу переписку, которая, когда я ее распечатал, оказалась длиной примерно в 35 страниц, и, хоть она и не была образцом великой прозы, я понял, что некоторые ее части в той или иной форме и последовательности стоит включить в новую книгу. Мои размышления, конечно, были невероятно личными. Это были попытки глубоко потрясенного мужа ухватиться за что-то после того, как его жена попросту испарилась без какой-либо причины. Я решил включить сюда выдержки из них не потому, что я хочу сделать постфактум какое-то громкое публичное заявление о любви к своей жене, хотя нет никаких сомнений в том, что я горячо любил и люблю ее. Я решил включить некоторые из моих размышлений по той простой причине, что это – прочувствованные попытки сразиться с вопросами, которые лежат в самом сердце этой книги. Ничто из того, что я писал по теме человеческой души и человеческого сознания, не шло от сердца настолько, насколько мои письма к Дэну; и, пусть мне и хочется думать, что теперь я разбираюсь в этих вопросах несколько лучше, чем тогда, я сомневаюсь, что сегодня я смогу написать что-то, что будет хотя бы приблизительно столь же насущным, как это было в дни невероятных мук и смятения.

Я решил, раз стиль моих электронных исканий отличается от остальной книги и раз они происходят из другого временного периода, я посвящу им отдельную главу – и вот она, эта глава. Чтобы подготовить ее, я пробрался через 35 страниц писем, которые часто бывали запутанными, избыточными и туманными и время от времени включали обрывки второстепенных, а то и вовсе отвлеченных тем, и отредактировал их до приблизительно четверти их изначальной длины. Я также поменял местами отрывки из моих писем и позволил себе внести небольшие ситуативные изменения в собственный текст, чтобы сделать повествование более логичным. Следовательно, то, что вы увидите здесь, это никоим образом не сырая стенограмма моей стороны беседы, поскольку ее было бы действительно трудно читать, а достоверная выжимка самых важных тем.

Хотя мы вели диалог, голос Дэна остался за пределами этой главы, поскольку, как я раньше сказал, он в основном служил в качестве сдержанной, спокойной доски для моих добела раскаленных эмоциональных исканий. Он не пытался придумать новых теорий; он просто слушал, будучи моим другом. Впрочем, в апреле 1994 года был момент, когда Дэн поэтично высказался о том, через что я проходил в те дни, и, я думаю, его слова станут превосходной прелюдией к этой главе, так что я процитирую их ниже. Все, что последует дальше, будет моим голосом, цитирующим (в слегка отретушированной форме) мои электронные размышления между мартом и августом 1994 года.