Я – странная петля

Следующее должно быть куда более простым вопросом (хотя, я думаю, на самом деле он не проще). Какова была природа «символа Холдена Колфилда» в мозгу Дж. Д. Сэлинджера в то время, когда он писал «Над пропастью во ржи»? Эта структура – все, чем когда-либо был Холден Колфилд, но она была так богата. Может, этот символ и не был так же богат, как полноценная человеческая душа, но в Холдене Колфилде будто бы так много от личности, в нем есть истинное ядро, истинная душа, истинный зародыш личности, пусть и миниатюрный. Нельзя и подумать о более богатом представлении, о более богатом отражении одной личности внутри другой, чем то, что составляло символ Холдена Колфилда внутри мозга Сэлинджера – чем бы оно ни было.

* * *

Я надеюсь, Дэн, что набор этих идей звучит для тебя в целом связно, хотя то, что я сказал, определенно соткано из множества бессвязных ниточек. Ужасно трудно формулировать эти вещи, и особенно трудно это из-за вмешательства сильных чувств, которые хотели бы, чтобы все было определенным образом, и которые в некоторой степени подталкивают ответы в желаемую сторону. Конечно, именно сила этих желаний и ставит вопросы так остро и так принципиально, как они не встали бы, не случись эта трагедия.

Я должен признать, что я чувствую себя слегка человеком, который пытается ухватиться за квантово-механическую реальность, когда квантовая механика развивалась, но еще не была полностью и строго сформирована – кем-то около 1918 года, кем-то вроде Зоммерфельда, кто обладал глубоким пониманием так называемых «полуклассических» моделей, которые были тогда доступны (удивительный атом Бора и много его улучшенных версий), но еще задолго до того, как появились Гейзенберг и Шрёдингер, добравшиеся до самой сути вопроса и исключившие любые недопонимания. Около 1918 года до многих истин было рукой подать, но даже те, кто был на гребне волны, могли с легкостью впасть обратно в классическую модель мышления и безнадежно запутаться.

Вот так я чувствую себя в вопросах личности, души и сознания в эти дни. Я чувствую, будто очень хорошо знаю, но все же порой не могу вспомнить, о распределенности сознания и об иллюзии души. Очень досадно чувствовать, что я постоянно скатываюсь назад в традиционные интуитивные («классические») взгляды на эти вопросы, тогда как глубоко внутри я знаю, что мой взгляд радикально им противоречит («квантово-механический»).

Постскриптум

Сильно позже того, как эта глава (без P. S.) была приведена в конечную форму, мне показалось, что некоторых читателей может соблазнить мысль, что в свете смерти Кэрол ее глубоко подавленный супруг прогнулся под ужасным давлением потери и поспешил выстроить некую продуманную интеллектуальную суперструктуру, при помощи которой он мог отрицать для себя то, что было очевидно для всех остальных: что его жена умерла и полностью исчезла, вот и все.

Такой скептицизм или даже цинизм довольно естественен, и я признаю, что даже я сам, оглядываясь на свою борьбу, не мог не задуматься, не было ли отрицание реальности или окончательности смерти значительной частью моей мотивации во всех этих мучительных размышлениях о душах и выживании, в которые я оказался вовлечен не только в течение 1994 года, но и во многие последующие годы. Поскольку я знал себя достаточно хорошо, я не думал, что дело было в этом (хотя порой я был не вполне уверен, в чем было дело), но что определенно меня беспокоило, так это мысль, что читатели, которые меня не знают, могут с легкостью прийти к такому заключению, и потому проигнорировать мою борьбу как горячечный бред страдающего индивида, который целенаправленно изменил систему своих убеждений, чтобы утешить свое горе.

Потому для меня стало таким облегчением, когда я листал старые папки в своих архивных шкафах – файлы с названиями вроде «Идентичность», «Странные петли», «Сознание» и так далее – и натолкнулся на множество записей, в которых в кристально ясной форме были выдвинуты все те же идеи задолго до того, как над горизонтом нависли тучи. Я нашел бесконечные рассуждения, записанные от руки, в которых я говорил о размытых идентичностях человеческих душ, и, в частности, я нашел несколько мест, где я недвусмысленно говорил о сплавлении наших с Кэрол душ в один тесный союз, или о «духовном слиянии» Кэрол и Дэнни.

В этих импровизированных строках я часто воображал довольно занимательные, но очень серьезные мысленные эксперименты, в которых я возился со скоростью возможного потока информации между двумя мозгами (в одном из случаев включающем прямое соединение моего мозга с мозгом зомби – как по мне, очаровательная идея!). Стало очевидным, что эти мысли о том, кто мы и что делает личность уникальной, варились и копошились в моей голове десятилетиями, и все это стало активно кипеть, когда я женился и особенно когда я узнал, каково это – завести детей и воспитывать их с кем-то, чья любовь к ним так жутко похожа и так жутко переплетена с моей собственной любовью.