Меня аж передернуло от отвращения при мысли о тех куплетах. Ощущения, вызванные ими, продолжали жить во мне своей жизнью.
— Не трусь, — продолжал он увещать меня. — Поведай перед смертью правду. Как там у вас сказывают? Облегчи душу…
Это да. Отец Птольцус нам такое пытался внушить. Говорил, что от чистосердечной исповеди скидка нам всем будет от Великого Контролера. Не знаю, как Контролер, но сам Птольцус грешниц любил. Девчонки даже выдумывали про себя всякое, чтобы им оценки хорошие поставили по Святому Писанию. Я же отметки зубрежкой предпочитала зарабатывать и особо никогда не откровенничала. А вот сейчас, видно, время пришло. И раз ни одного псалма не помню…
Собравшись с мужеством, я призналась:
— С Норой один раз было. Когда книжку про суккубов читали.
Тень передернуло от отвращения, а Риан наоборот воодушевился.
— С языком? — деловито осведомился он.
— Да, — чуть слышно пролепетала я.
— И кто из вас был суккубом? — развеселилось это воплощение пошлости. — Подожди, дай угадаю. Наверняка, ты! Ты ведь у нас девушка страстная. Помнишь, тогда у клетки…
— Да иди ты на фиг! — возмутилась я. — Больше ни слова из меня не вытянешь. Да гори все синим пламенем!
Разрастись моей обиде не дал скрип открывающейся двери.
Нора вытащила из-под плаща кувшин с дымящейся жидкостью, зажгла свечу и приблизилась к кровати. Выглядела она ужасно, особенно в колеблющемся свете пламени. Нос распух, а под левым глазом налился фиолетом огромный синяк. Сейчас подруга меньше всего напоминала благородную институтку. Скорее орка после пьяной потасовки.
Не обращая на меня любимую внимания, она склонилась над Анри и прикоснулась губами к его лбу.
Плевков и позывов к рвоте она не услышала, как и не заметила саму тень, их издающую. А вот мы с Рианом приободрились. Судя по слабому стону Анри, он тоже.
— Прости, что оставила тебя, — всхлипнула подруга. — Я принесла тебе настой петрушки. Давай, мой хороший, тебе надо это выпить…
— Везунчик, этот Анри, — хмыкнул Риан. — Твоя подружка почище наших песен сработает. А пока у нас есть время, веди нас живей в тот кабинет, о котором служанка рассказывала.
— Я не оставлю Нору наедине с этим типом, — заупрямилась я.
И вообще, с чего это он вдруг взялся мною командовать? Сначала высмеивает мое пение, потом гнусностями всякими грузит, затем заставляет исповедоваться. Да кто он вообще такой? Нечисть! Чтобы он не утверждал. А кто я? Будущая сестра милосердия. Святое милосердие чего требует? В трактате Преподобного Рохли ясно написано: «Оставайтесь с больным до самого конца. И своими речами готовьте его к свиданию со Святым Контролером, чтобы встреча эта не расстроила Великого». Нора, судя по всему, никаких душеспасительных бесед вести не собиралась. Более того! Я всерьез опасалась за ее душу. Подруга явно была не в себе.
— Ты такой холодный, — прошептала она и прижала к губам его руки.
— Согрей меня, хвостатенькая, — мгновенно отреагировал наш умирающий распутник самым что ни на есть жалобным голосом.
Мой возмущенный возглас не смог заглушить странных звуков из угла кельи. Тень тошнило черными кусками самой себя.
Риан заставил нас спрыгнуть с кровати и двинуться к дверям.
— Все, Лира, заканчивай монашку-недотрогу включать. Ничего Анри твоей подруге не сделает. По-крайней мере сегодня. Уж поверь мне, не в том он состоянии. А вот мы, если не успеем до ночи с колдовским узором разобраться, имеем все шансы вместе с ним отбыть в мир иной.
Что мне оставалось делать? С достоинством покорится.
8. Престарелая невеста
Теперь, когда я стала кошкой, коридор казался тягуче-длинной призмой, упирающейся в черноту. Чадящие факелы бросали мутно-желтые редкие пятна на каменный пол. Было темно, и это радовало. По обеим сторонам шли двери. И почти из каждой доносилось лаянье, мяуканье, чириканье… Домашние питомцы чувствовали приближение того часа, когда хозяйки вернутся из учебных аудиторий и отведут их на прогулку. В начале сада специально отвели площадку для этого.
Когда я проходила мимо двери Мионы, раздавшееся истошное тявканье заставило меня притормозить. Гайша, такса моей сестренки, в остервенении билась об дверь, почуяв кошку. А кошек эта рыжая сучка очень любила. Причем исключительно в гастрономическом плане. Но не в смысле съесть, а в смысле распотрошить.
Я вспомнила, что она сделала с Таей, нашей с Норой домашней любимицей, и меня охватила ненависть за весь наш бедный кошачий род. Я посмотрела по сторонам: никого пока видно не было. Это только Нору отпустили пораньше по причине ее разбитого носа. На наше счастье — как бы цинично это не звучало.
Гайша, почувствовав интерес к своей особе, сорвалась на визг. Я злорадно усмехнулась, пристроилась и…
— Эй, ты что делаешь? — встревожился Риан, прервав молчание.
— Мщу, — с достоинством произнесла я и выжила из нас переварившуюся курочку.