Я - твое поражение (СИ)

Похоже, ты не желал мира, Багой успел отравить твою душу подозрениями. Да, я не был чист, но это было слишком и потому, оклеветанный евнухом, гордо взвился на пустом месте. Обвиняя тебя в неверности. Неразборчивости. Неуёмности. Нескромности. И одни боги знают ещё в чем. Наша перепалка вышла далеко за пределы палатки, лагерь притих слыша громогласные разборки из палатки царя. Мы орали друг на друга, как два македонских простолюдина на сходке, употребляя грубые словечки и не стесняясь их смысла. Чего мы только не наговорили, но, все же избежали главного, никто не потянулся за мечом, предпочитая словесный поединок.

Устав собачиться, плюнув, в сердцах я высочил наружу, бормоча страшные проклятия и налетел дежурившего у входа, Багоя. Я не владел собой. Деймос захватил моё сознание. Две алых отметины, увиденные ранее и осознанные теперь, заслонили весь мир!

- Убью!

С безумным криком вцепился обеими руками в тонкое горло. Евнух дёрнулся, но, выскочить из моего захвата было очень непросто. Кроме того, и я не был настроен пугать его, я шёл убивать. Мне не хватило мгновения, клянусь Гефестом!

- Цареубийца!

Неужели ты сказал это мне?!! От осознания невозможного, пальцы сами собой разжались и Багою удалось выскользнуть. Ты же, приблизившись схватил меня за плечи, сильно встряхнул и прошипел в лицо.

- Убирайся к себе, бешеный дикарь! - И уже тише, страшнее, хотя и понимая, что хватил через край. - Я позову, когда понадобишься.

- Да, мой царь.

Не понимаю, как это у меня вырвалось. Наверное большего оскорбления, я не смог бы тебе нанести. Ты застыл, не веря услышанному. Впервые, я обратился строго официально, перечеркнув во мгновение ока все годы проведённые вместе.

- Иди.

Вымолвил побелевшими губами.

Ты выдержал ровно пять дней. Все пять дней, я безвылазно сидел у Феликса, перебирая старые документы и сжигая компрометирующие меня доносы. Играл в кости и о боги, проигрывая. Пять дней, войско готовое двинуться на Персеполь, застыло в ожидании нашего примирения. На шестой день, к вечеру, объявился гипаспист Телемах, из отряда Никанора. С приказом.

С замиранием сердца, я развернул свиток.

Ты отсылал меня в далёкую сатрапию, с весьма почётной миссией установить там свой порядок и возвести на трон местного царька, опять же на свой вкус.

Величайшая милость и безграничное доверие, выражали слова записанные на пергаменте, хотя скрытый смысл говорил об ином.

- Передайте царю, я выезжаю немедленно.

- Приказ останется без ответа?

- Приказы не обсуждают, а выполняют, Телемах. Будь здоров.

Не дожидаясь ухода посланника, принялся вытаскивать из переносных шкафов одежду и доспехи, скидывая все в походные сундуки. Телемах не уходил, переминаясь с ноги на ногу нерешительно стоял, поглядывая на меня из-под густых ресниц.

- Александр… очень страдает. Он толком не ел все дни. Никого не принимал, сидит у входа в палатку и часами смотрит, в твою сторону. Этот приказ, он написал в приступе отчаянья, на самом деле царь жаждет примирения! Ответь ему. Повинись! И он, с радостью призовёт и одарит милостью.

- В жопе блохастой собаки, я видел его милость. Так и передай, слово в слово.

Возможно, сдержи я язык и все было бы пошло иначе. Но, видно боги уже начертали мою судьбу. На рассвете, не прощаясь ни с кем, ускакал, прихватив с собой только один отряд из двух десятком человек.

Сатрапия встретила мягко сказать недружелюбно, многие смотрели как на захватчика, раздумывая какие гадости от меня ждать, и все же щедрые дары и пиры в честь новых знакомых понемногу склонили их сердца на мою сторону. Очень помогало знание языка. Даже будучи в походах, я находил время для совершенствования и потому, мог говорить на многих местных наречиях почти без акцента. По приезду, взял себе несколько слуг из свиты бывшего правителя. Приблизив нужных лиц, пообещал не рушить многовековые устои и традиции. Как бы не болело разбитое сердце, постарался загрузить свой разум заботами об вверенной сатрапии. Где мирным путём, где вступая в короткие стычки, добился подчинения всех соседских территорий. Три месяца пролетели как один день. Я даже стал подумывать отпустить бороду. Но, густая растительность на подбородке крайне раздражала кожу и потому я вскоре отказался от подобной идеи. Во всем же остальном, стал типичным персом. От частых поездок под палящим солнцем, загорел. Волосы, напротив, сильно посветлели, приобретя цвет благородной меди, согласно моде я не оскорблял их обрезанием. Густые упругие пряди, идеально расчёсанные и умащённые душистыми эссенциями, специальный раб, всегда содержал в идеальном порядке. Временами, даже губы подкрашивал. Обводя контур, палочкой смоченной в кармине. И если в сатрапию я въехал на коне, то теперь предпочитал передвигаться в носилках или в высоком седле, положенном на спину быстроногого верблюда.